Роман

- А я смотрю на нее из глазниц своего переразвитого русско-неандертальского черепа! - резко перебил его Клюгин и отрывисто засмеялся, не выпуская мундштука с папиросой из зубов, - Я духовный неандерталец, я ни во что, кроме смерти, не верю! Хэ, хэ, хэ! И поэтому я объективен, господа! И вообще, я спать хочу, - он сунул костлявые длинные руки в карманы плаща, резко повернулся и пошел к телеге.

- Я спать хочу, спать, - повторил он уже менее разборчиво, словно для себя.

Подойдя к телеге, он сел на ее свободный край и плавно откинулся назад, угодив головой прямо на спину спящему Акиму.

Объездчик, не пошевелившись, продолжал спать.

- Несносный человек, - пробормотал Красновский, косясь на прилегшего Клюгина, - Прямо какой-то Гамлет Крутояровский. Черт знает что!

- Андрей Викторович большой чудак, - с одобрением в голосе произнес Антон Петрович отвинчивая пробку у фляжки, - Я его люблю.

- Да за что же?! - встрепенулся Красновский, - За цинизм и безответственность?

- За равнодушие к себе и за критический, как выразился Николай Иванович, взгляд. Хотя в большой дозе фельдшер утомителен.

- Какой критический взгляд! Какое там... - махал руками Красновский, Циник. Циник и фигляр. Ничего не признает, никого не любит. Базаров какой-то доморощенный..

- Между прочим, я все слышу, - сонным голосом пробормотал из телеги Клюгин.

- Ну и на здоровье, - слегка стушевавшись, буркнул Красновский.

- Давайте-ка промочим горло, - предложил Антон Петрович, отвинтив наконец крышку фляги, - Прошу, судари, ваши бокалы.

Красновский, Роман и Рукавитинов протянули ему свои стопки.

Антон Петрович наполнил их, налил в свою и бросил пустую фляжку на скатерть:

- Давайте-ка выпьем за нашу Русь.

- Давайте, - с каким-то облегчением произнес Красновский.

Четыре потемневшие серебряные стопки сошлись вместе, стукнулись друг о дружку.

Все выпили.

Антон Петрович шумно выдохнул, бросил стопку, потянулся за огурчиком. Рукавитинов отер усы и бородку платком:

- Чудно... Право не помню, когда так вот в лесу, при костерке. Чудно...

- А я помню, - улыбнулся Роман, - Три года назад. В Вырубе. Но только не в мае, а в августе. И также вот вчетвером. Не помните, Николай Иванович?

- Что-то не совсем припоминаю...

- Мы тогда по тетеревиным выводкам ходили. Вы убили тетерку, по которой Петр Игнатьевич промахнулся.

- Аааа. Да, да. Вспомнил. Вы еще мне помогали вытаскивать ее из кустов. Вспомнил, вспомнил. И так же вот сидели, выпивали. Вы помните, Антон Петрович?

- Припоминаю, - кивнул дядюшка, жуя огурец, - Тогда мой покойный Дик был и ваша Лада, Петр Игнатьевич, которая вскорости после этого принесла вам кучу премилых щенят.

- Лада? - встрепенулся Красновский, - Чудная была собака! Верхнее чутье изумительное, стойку держала превосходно.

- Ну, Дик, положим, работал не хуже.

- Что вы! Лучше Лады собаки сроду не было. Сколько я с ней походил... Да. И так быстро померла. За три дня кончилась. Наденька с Зоей так плакали...

Он вздохнул и, взяв со скатерти половинку яблока, откусил, стал рассеянно жевать, глядя на красные угли прогоревшего костра.

Кругом было по-прежнему тихо, но темнота уже не была непроглядной: небо посветлело, и меж деревьями стало угадываться пространство.

Клюгин и Архип спали в телеге, лошадь безмятежно щипала траву.

- А знаете, господа, я сейчас подробно вспомнил ту ночь у костра, проговорил Рукавитинов, - Что удивительно, мы тогда тоже говорили о России и спорили о ее будущем. Но тогда главным спорщиком был Роман Алексеевич. А сегодня вы. Роман Алексеевич, молчали. Вам, значит, надоело спорить на эту вечную тему?

Роман ответил не сразу, выпитая водка, усталость и костер давно уже погрузили его в состояние полузабытья. Стряхивая дремоту, он повел плечами:

- Три года назад я действительно любил говорить о России. Потом я любил думать о ней. А теперь, Николай Иванович, я решил, что и то, и другое мне не подходит. Теперь я люблю жить в России, совсем так, как я любил в детстве. Но тогда это было бессознательно, теперь же я понимаю, где я живу, и мне от этого так хорошо, что даже не хочется говорить.

- Мудро сказано! - воскликнул Красновский, - Вы, Роман Алексеевич, мудры не по годам. А я вот, старая перешница, готов о России спорить на каждом углу, хоть с сапожником.

- Отчего так? - спросил Рукавитинов.

- Да оттого, что из-за таких вот нигилистов да разных темных личностей, он посмотрел через плечо на спящего Клюгина, - У нас, у русских, в голове полная каша: одни на запад смотрят, раскрымши рот, другие в страхе на восток пялятся, третьи пьют горькую. У русского человека хамства и лени и так отбавляй, что поделаешь, наградили нас татары этими грехами, а тут еще крикуны, да критики с кукишем в кармане: Россия болото, Россия - провинция беспросветная, России надо к немцу-англичанину в ноги бухнуться, России надо старую кровушку спустить, России надо то, России надо это.... Кричат на все лады, как сороки, мужик для них - пешка, Россия - шахматная доска, хотим пешки сюда, хотим - сюда, а хотим - и смахнем их вовсе к черту да позовем немцев, пусть научат gut arbeiten!