Роман

Только теперь Роман увидел, какие прелести ждут его на этом старомодном овальном столе, покрытом белой, с кружевной вологодской вышивкой, скатертью.

В центре, рядом с очаровательной китайской вазочкой, в которой стояли веточки ожившей вербы, распласталось такое же фарфоровое китайское блюдо с нежно-розовым куском окорока, маленькими солеными огурчиками, облепленными зернами и метелками укропа, блестящими от рассола. Чуть поодаль стояли три чаши серо-зеленой смальты, полные соленых груздей, помидоров и рыжиков. В солёностях тускло поблескивали серебряные ложки с вензелем НВ. По правую руку Антона Петровича сверкали тонким стеклом два пузатых графинчика, наполненные зеленовато-золотистой и темно-розовой жидкостями. С графинчиками соседствовало другое, не менее просторное фарфоровое блюдо, в центре его высилась горка квашеной капусты, из окропленной постным маслом массы которой выглядывали бордовые ягодки клюквы и оранжевые палочки моркови. Этот "Везувий" окружали некрупные моченые яблоки, от одного вида которых рот Романа пополнился слюной.

Моченые яблоки дяди Антона!

Роман помнил их неповторимый вкус с детства, с того далекого времени, когда в большой столичной квартире отца стали появляться эти изумительно пахнущие плоды цвета воска.

Собранные с развесистой, стоящей в самом дальнем углу сада яблони, посаженной еще дедом Антона Петровича, они заквашивались вот уже двадцать с лишним лет в одном и том же дубовом бочонке по рецепту, взятому покойной матерью дяди у ключницы Почаевского монастыря сестры Алевтины почти пятьдесят лет тому назад.

Антоновка дяди Антона... Без нее не обходилось ни одно крутояровское застолье, как не обходился без высокопарностей сам Антон Петрович.

Этот рецепт, переписанный монахиней в свою очередь у Архангельского старца старовера Никодима, именовался вслух "староверскою закваской", держался Антоном Петровичем в шкатулке на запоре и никому не показывался.

Не выдержав, Роман протянул руку, взял яблоко, которое, несмотря на долгую, тесную зимовку в пряном рассоле, осталось крепким, и откусил.

- Не вынесла душа поэта! - усмехнулся дядюшка, без спроса наполняя мужские рюмки анисовой до краев, а женскую вишневой наполовину, - Ну и как староверская наша?

- Дай же человеку прожевать, Антоша, - укоризненно качнула головой Лидия Константиновна, поднимая рюмку.

- Изумительно... - искренне пробормотал Роман, разглядывая яблоко, Аромат-то какой. Прелесть... А вкус все тот же остался.

И правда, вкус был все тот же - кисловато-соленый, терпкий и нежный, пряный и неповторимый.

- Ну-с, Роман Алексеевич... - большая белая длань с перстнем красного золота на безымянном пальце подняла рюмку Роман тут же взялся за свою, и через секунду по террасе поплыл тонкий перезвон старинного хрусталя:

- За твой приезд, Ромушка...

- Ваше здоровье, тетушка.

- Будь здоров, Рома.

Анисовая наполнила рот Романа и тут же, как положено только ей одной, исчезла сама по себе, оставив непередаваемый аромат. Роман откусил от яблока.

- Ха... смерть моя... - выдохнул Антон Петрович, ставя рюмку и цепляя вилкой аккуратненький огурчик.

- Прекрасная настойка, - пробормотал Роман, наблюдая за точными движениями тетушки, наполнявшей его тарелку поочередно всеми соленостями.

- Ромушка, ты уж не обессудь, мы люди отсталые, не прогрессисты, постимся вот, - с улыбкой произнесла она, накладывая капусты, - И трапеза у нас монастырская.

- А окорок? - спросил Роман.

- Окорок, брат, по случаю твоего приезда, - дядя, сосредоточенно щурясь, наполнял рюмки, - Мы же не знаем, может ты давно уже всех богов к чертовой бабушке послал.

- Антоша, как тебе не стыдно! - качнула головой Лидия Константиновна.

- А что? - удивленно поднял брови Антон Петрович. - Дело молодое. В эти годы атеизм просто необходим. Я, брат, в тридцать-то лет эдаким хулиганом был. Никаких авторитетов, кроме матушки Науки и великого Иммануила. Звезды над нами, нравственность внутри нас. И ничего более. Ничего!

Он громко захрустел огурцом.

- Дядюшка, я безоговорочно в науку не верю. А поэтому окорока в страстную есть не стану, - проговорил Роман, принимая от тетушки свою тарелку.

- А вот это - молодец! - загремел дядя, - Правильно! Они, эти Дарвины, сами-то ни черта не знают, а туда же - людей учить подряжаются с их ланцетами, да микроскопами. Не верь им. Рома, не верь ни на мизинец! И вот что, - он приподнял рюмку, - Давай-ка выпьем за человеческую самостоятельность, за трезвый ум и истинную мудрость.

- А за женщину вы пить не собираетесь? - улыбаясь, спросила Лидия Константиновна.

- Еще как собираемся! - тряхнул своей крупной головой дядя Антон, - За женщину, за Крутояровскую Лилит, за прекрасную Лидию-вдохновительницу и заступницу, обожательницу и утешительницу!

- Антоша, что ты мелешь! - засмеялась тетушка, прикрываясь ладонью.

- За вас, тетушка, - Роман приподнял рюмку.

- Спасибо, Ромушка.

- За тебя, Лида.

- Merci, Антоша.

Выпили.

- Ах... чудеса в решете! - пробормотал Антон Петрович, закусывая рыжиками, - Лидочка, милая, убери-ка ты этого кошона от греха, а то мы его невзначай с чем-нибудь перепутаем.