Роман

– Бог не выдаст – свинья не съест, – отрезал Антон Петрович, разбирая вожжи и грузно усаживаясь в заколыхавшейся телеге. – Ну, Господи, благослови честных тружеников!

Он чмокнул губами, поддернул вожжи, и, увлекаемая не слишком резво потянувшей лошадью, телега покатилась.

– Ромушка, голубчик, проследи, чтоб он не сильно увлекался! – крикнула Лидия Константиновна.

– Непременно, тетушка! – махнул рукой Роман.

Антон Петрович подстегнул вожжами лошадь и, когда она нехотя побежала, запел свою неизменную попутную:

Раззудись, плечо!
Размахнись, рука!
Ты пахни в лицо,
Ветер с полудня!

Они ехали «луговой» дорогой, которая пролегла через спрятавшуюся в ивняке водяную мельницу, пересекала по крепкому, свежесработанному мосту реку, долго ползла в гору, а потом, рассекая огромное ржаное поле надвое, тянулась до Маминой рощи – молодого лиственного леса, как плешинами, выеденного крестьянскими лугами. Когда поехали рожью, лошадь побежала резвее, дядюшка достал часы, глянул:

– М-да-с. Седьмой час. С опозданьицем, с опозданьицем… Мужики с пяти косят.

– Ничего, нам простительно, – пробормотал Роман, закуривая.

– Смотри хлеб не сожги, Герострат! – хлопнул его дядя по плечу. – Косу держать не разучился в своих столицах?

– За три года… не знаю.

– Ничего, вспомнишь. – Дядя убрал часы и со вздохом произнес: – Косить русскому человеку непременно нужно. Непременно! Трудиться физически – святое дело. А мужику помочь – еще святее. Он ведь на всех на нас работает, спину гнет. На артистов, на художников…

– Значит, дядюшка, вы всегда ездили косить из чисто альтруистских побуждений? – усмехнулся Роман.

– Не совсем так. – Антон Петрович махнул своей большой рукой, отгоняя слепня. – По молодости – пробовал себя, форсил, осваивался, так сказать, в новой сценической обстановке. Потом, в средние годы, косил для поддержания тонуса. А теперь кошу в основном ради христианской помощи ближнему.

– Не верю, дядя Антон! – засмеялся Роман, обнимая Антона Петровича. – Ой, не верю!

– Святая правда! – укоризненно приложил руку к массивной груди дядюшка, но глаза его сияли лукаво и озорно.

– Дядюшка! Дядюшка! – сильней рассмеялся Роман, откидываясь назад.

Смех овладел им неожиданно и сильно. Он хохотал до слез, откидываясь назад, сжимая в руке гаснущую папиросу, хохотал, пряча лицо в ладони, постепенно заражая смехом Антона Петровича.

– Дядюш…ка… ой… ха-ха-ха!!! Дядя Антон!

– Что ты, Господь с тобой, – бормотал, подсмеиваясь, Антон Петрович.

– Дядя… ох… не могу… ха-ха-ха!

– Смотри, воздухом подавишься!

– Да как же… да… ха-ха-ха! Ох…

– Рома… хе-хе-хе… Роман… Прекрати… хе-хе-хе.

– Ох-ха-ха!!! Ох-ха-ха!! Дядя… Ох-ха-ха!

– Рома… хе-хе-хе… Рома… хе-хе-хе… телегу… телегу не развали…

– Ой… ха-ха-ха!!!

– Хе-хе-хе… хе-хе-хе… хе-хе-хе.

Антон Петрович начинал смеяться сильней и сильней. Вскоре и он затрясся и захохотал так, что лошадь, вздрогнув, покосилась на них.

Некоторое время дядя и племянник были отданы во власть безудержному смеху.

Когда наконец приступ прошел, Антон Петрович, отерев рукавом слезы, пробормотал:

– Да, грешен, грешен, чего уж говорить. Грешен… ох… и лукав. А все потому, что лицедействовал тридцать лет.

– Дядя, с вами не соскучишься. – Роман в свою очередь вытирал слезы. – Теперь я и впрямь косу не удержу.

– Ничего, Бог поможет, народ научит… Ээ… Да что же мы эдак плетемся. А ну-ка… – Антон Петрович раскрутил над головой конец вожжей и звучно вытянул лошадь по лоснящемуся на солнце крупу. – Пошла!

Лошадка взяла резвой рысью. Телега с грохотом понеслась по дороге. Поле кончилось. Въехали в Мамину рощу. Почуяв лес, лошадь пошла шагом.

– Дядюшка, а почему роща зовется Маминой? – спросил Роман, раскуривая потухшую папиросу.

– Понятия не имею. Надо будет у стариков спросить.

– Спросим на покосе.

– Спросить-то, спросим, а я вот ломаю голову, с кем косить…

– Ну, у кого народу поменьше.

– Безусловно. Но как тебе сказать. Косить – это как поприще идти вместе. Не с каждым человеком хочется.

– Дядюшка, решайте сами.

– Я вот и решаю…

Дорога ползла через молодой ольшанник. Вокруг лошади вились слепни и мухи. Взмахивая по ходу смоляным хвостом и потряхивая шеей, она вяло отгоняла их. Впереди уже слышались отдаленные голоса. Лес густел и старел с каждым шагом. Дорогу обступили березы, частый орешник протянул длинные ветви, из-за которых выплыл красавец дуб с курчавой просторной кроной. Осматривая проплывающий мимо лес, Роман покачивал спущенными вниз ногами, с удовольствием пускал папиросный дым, замечая, как красиво повисает он в безветренном лесном воздухе. Справа показался просвет и яркая зелень луговой травы. Там же виднелись фигуры косцов. Это был луг Костичковых – семейства богатого и многодетного.

– Эти сами справятся, – проговорил Антон Петрович. – Там за ними еще два луга – Павликовых и Федоровых. Тоже людьми Бог не обидел…

Роман вспомнил многочисленных белобрысых детей одноглазого балагура Тимофея Федорова по прозвищу Дубец и улыбнулся.

– Слева косит вдова Гудилиха. Поедем-ка к ней.