Роман

Только теперь Роман заметил, что за кустами сирени стоит их старый рояль. Тётушка подошла к нему, приподняла крышку и села. Антон Петрович встал на траве между террасой и толпой крестьян.

Все притихли.

Тонкие пальцы Лидии Константиновны коснулись пожелтевших клавиш, прозвучало вступление эпиталамы, и над лугом раздался бас Антона Петровича:

Пою тебе, бог Гименей,
Ты соединяешь невесту с женихом!
Ты любовь благословляешь!
Ты любовь благословляешь!
Пою тебе, бог новобрачных!
Бог Гименей! Бог Гименей!

Он пел с такой силой и вдохновением, что всё замерло вокруг и только его густой сильный голос парил над лугом, толпой, липами и простёршимся внизу Крутым Яром, парил свободно и широко в голубом просторе июльского неба:

Счастье, счастье – блаженство новобрачных!
Пою тебе и призываю,
Бог Гименей! Бог Гименей!
Эрот, бог Любви, путь их освящает,
Венера предлагает чертоги им свои!
Слава и хвала Кризе и Нерону!
Слава и хвала Кризе и Нерону!
Пою тебе, бог Гименей!
Бог Гименей! Бог Гименей!

Он кончил так же широко, сильно и неожиданно, как и начал, и гул крестьянского одобрения смешался с аплодисментами на террасе.

Поклонившись толпе и террасе и переведя дух, Антон Петрович встал в профиль к тем и к другим и заговорил:

– Друзья мои! Я рад приветствовать всех вас, оказавших своим присутствием честь нашему дому! Сегодня праздник всех праздников – день соединения двух любящих сердец! Только что обручены и обвенчаны на наших глазах две чудесные молодые души, достойные вечного счастья! Они прекрасны в своём неземном чувстве, и я бы сказал даже, что они божественны…

Он посмотрел на новобрачных и продолжил:

– Да! Они божественны, ибо их божественная любовь сделала их таковыми! Взгляните на них! Давно ли вы видели подобную чистоту и искренность? Радость и простоту? Сердечную воспламенённость и духовное величие? Признаюсь вам откровенно, за свою долгую бурную жизнь я не встречал пары, более достойной титула божественной! Они божественны в своей любви! Так воздадим же нашу радость этим юным божествам, люди русские, воздадим по обычаю наших предков! Ура!

И снова прибой многоголосья накатил с луга и утопил террасу с гостями, закричавшими своё “ура”.

– Ура! Ура! Ура! – кричал Антон Петрович, подняв кверху руки. – Праздновать всем миром! Всем миром. К столам! К бокалам, друзья!

С шумом все стали садиться, пропустив в центр стола новобрачных. Крестьяне оживлённо рассаживались по лавкам за своими столами, некоторые садились прямо на траву или на деревянные комелья.

Но не успели наполниться бокалы и стаканы, как послышался шум коляски и подъехали Фёдор Христофорович с дьяконом и звонарём Вавилой.

– Ура священнослужителям! – закричал Антон Петрович. – Ура честным пастырям!

– Ура! – закричали все.

Среди всеобщего шума и оживления Роман посмотрел на сидящую рядом жену. Лицо её светилось радостью и любовью ко всем.

– Тебе хорошо? – спросил он, сжав её руку.

– Очень, очень! – произнесла она. – Какие они все чудесные, родные! Я всех их люблю!

Роман смотрел на неё, поражаясь и радуясь совпадению их чувств. А батюшку и дьякона уже вели под руки к столу, мужики расступались перед ними, кланяясь, некоторые бабы успевали приложиться губами к белой пухлой руке. Батюшка шёл сквозь них в новой фиолетовой рясе с серебряным крестом на груди, белые волосы его и борода были тщательно расчёсаны.

Смуглолицый дьякон, успевший переодеться в светское, следовал за ним, неся в руках огромный букет роз. А возле просторной коляски отца Агафона суетились Прошка, Филька и Вавила, вынимая из неё бочонки с водкой и корзинки со снедью.

– Спаси Христос! Спаси Христос! – повторял батюшка, добираясь наконец до террасы.

– Фёдор Христофорович! Сюда! Сюда, скорее! – басил Антон Петрович.

– Феденька, а я уже волноваться начала! – громко говорила попадья, поднявшись со своего места и вся сияя от возбуждения и радости.

– Фёдор Христофорович, как вы служили, как чудно было в церкви! Я плакала, как девочка! – говорила тётушка.

– Чудно, прелестно!

– Фёдор Христофорович, сюда пожалуйте!

– Ко мне, сюда, прошу!

Десятки рук поддерживали и направляли батюшку.

Но батюшка двигался к молодым.

– Танюша, голубушка, – он поцеловал Татьяну, – счастия, счастия тебе и детушек малых Богу на радость, нам на умиление. Спаси Христос вас… Ромушка!

Он стал целовать Романа:

– Счастия, счастия тебе, сокол ты наш ясный! Высмотрел ты голубицу себе пригожую, так теперь лелей-береги её пуще ока, молись за её здоровье, а мы, старики, за вас помолимся! Кузьма Егорыч! – повернулся он к дьякону. – Что ж ты не поздравляешь голубков наших?!