Роман

Крестьяне, повставав со своих мест, подняли наполненные водкой и вином стаканы и принялись пить, запрокидывая назад стриженные в кружок головы.

Роман с наслаждением выпил шампанского, речь Петра Игнатьевича ему понравилась, как нравилось всё, что происходило вокруг. Татьяна тоже пригубила вино. Во время тоста она была бледна и сидела, опустив глаза.

– М-да, не думал, что наш Петруша может так вдохновиться, – качал головой под общий шум Антон Петрович, с неторопливостью возвращаясь к закуске.

– Mon cher, он жрец храма науки, – возразила ему тётушка, – складно говорить умеет.

– М-да. Молодец, – пробормотал Антон Петрович. – Ну да ничего, мы тоже выступим, мало не покажется…

Красновский между тем усаживался за стол.

– Ну что, Антон Петрович, гожусь я в тамады? – с довольным видом спросил он.

– Ещё бы! – ответил дядюшка.

– Прелестно, Пётр Игнатьевич! – сказала тётушка. – Вы просто Демосфен!

– Пётр Игнатьевич, поздравляю, – вежливо наклонил седую голову Рукавитинов. – Прекрасный тост.

– Очень правильно сказано, – откликнулся дьякон.

– Ну а коль правильно… – Антон Петрович поднял графин с водкой, – так и выпить за то не грех!

Привстав, он принялся наполнять рюмки.

В это время попадья подошла к Татьяне и, склонившись к ней, тихо заговорила:

– Татьяна Александровна, душенька, отчего же вы не покушаете ничего? У меня, на вас глядючи, сердце в груди стынет! Разве можно так себя испытывать? Вам же теперь о здоровьице думать надо, душенька вы наша! Съешьте что-нибудь, не печальте нас! Батюшка вон тоже печалится, всё меня спрашивает: отчего это Танечка-то Александровна ничего не кушает? А я и подавно вся извожуся, боюсь за вас! Голубушка, вы поглядите, какие кушанья-то хорошие кругом, ведь их православные добрые руки готовили в честь вашего праздничка, а вы брезгуете да стесняетесь. Покушайте, душенька, православные христиане вам спасибо скажут.

И, улыбаясь всем своим добрым пухлым лицом, попадья отошла.

Роман, слышавший всё, заметил, что на Татьяну увещевания попадьи подействовали благотворно: она совсем по-детски заулыбалась и расправила плечи, словно стряхивая с них былую скованность. Весело переглянувшись с Романом, она взяла вилку, проколола ей шляпку маленького аппетитного груздя и отправила в рот.

– Отлично, отлично! – воскликнул Антон Петрович. – Татьяна Александровна, разрушайте, разрушайте эти косные обычаи! Невеста, а тем более жених должны есть наравне со всеми, и я первый брошу курицей в того, кто скажет обратное! Роман Алексеевич, а ты что отстаёшь? Воздай, воздай должное русской кухмистерии!

Романа не пришлось долго уговаривать: подцепив на вилку зажаренный в сметане петушиный гребешок, он отправил его в рот; гребешок оказался нежнейшим, слабо похрустывающим на зубах; за ним последовали: две раковых шейки, пропитавшиеся кисло-сладким томатным соусом, кусок заливной белуги, чёрная икра, салат из свежих помидоров, солёные волнушки и наконец нежнейший поросёнок с хреном, солидный кусок которого положил Роману в тарелку Антон Петрович.

– Без поросятины, брат, мы тебя не выпустим! – басил он, сразу наливая ему большую рюмку водки и подмигивая Красновскому, который, понимающе кивнув, плюхнул не меньший кусок в тарелку Татьяны.

– Что вы, зачем же… – беспомощно улыбнулась Татьяна, но Красновский тут же забормотал, накладывая ей белоснежного хрена:

– Татьяна Александровна, этот поросёночек утром ещё по травке бегал, а теперь вот изволит лежать на блюде и приветствует вас. Видите, видите, как он подмигивает? Подмигивает и говорит: скушайте мой бочок, Татьяна Александровна, не пожалеете!

– Танечка, не отказывайтесь! – советовала тётушка. – Это прелесть что такое.

– Не скромничайте, Татьяна Александровна, – заговорила Красновская, быстро управляясь со своим куском, – здесь все свои, а поросятина такая нежная, просто тает на языке…

– Дас хренцом, с хренцом! Мммм! – качал головой быстро жующий отец Агафон.

– Да и сметаночкой сдобрить можно, – советовала попадья.

– Всё, всё можно! – поднял свою рюмку с водкой Антон Петрович. – Но сперва – выпить! Выпить непременно!

– За здоровье жениха и невесты, – подсказал знакомый усталый голос.

Все повернулись и увидели Клюгина, стоящего в проёме двери, ведущей в прихожую. На нём был старый чёрный фрак с длиннющими фалдами, в руках он держал букет георгинов и продолговатую коробку, перевязанную бечёвкой. Появление его было столь неожиданно, что сидящие за столом замолчали и в полной тишине смотрели на фельдшера.

Только на лугу у крестьян было по-прежнему шумно и весело.]

Не смутившись замешательством гостей, Клюгин подошёл к Татьяне и, протянув ей букет, произнёс:

– Поздравляю.

Роману он положил на руку коробку, произнеся то же самое.

– Прошу простить меня за опоздание, – обратился он ко всем, и в его голосе, помимо усталости, слышалась грусть.

– А вот и не простим! – первым опомнился Антон Петрович, берясь за горлышко графина и приподнимаясь с места. – Без штрафу не простим, Herr Doktor! Ну-ка, бокал, бокал сюда!

Кудрявый парень в кумачовой рубахе подошёл с бокалом, стоящим на подносе.