Роман

– Да, да! И умоляю тебя, всегда верь свободе, доверяй ей! Она прекрасна, она всем платит благодатью за веру, за преданность! Обещай мне, что ты будешь верна свободе! Обещай!

– Я… обещаю, – произнесла Татьяна, доверчиво глядя ему в глаза.

В этот момент Митроха, неловко взмахнув руками, пошатнулся и повалился со стола на траву, и все поддерживающие Стеньку победоносно закричали.

Митроха с трудом поднялся на ноги, шатаясь, опёрся руками о стол, силясь вскарабкаться на него, но толпа заревела сильней, послышались насмешливые выкрики, свист, и он махнул рукой и бессильно сел.

– Аа-а-а-а! Наша взяла! – во всю глотку кричал Аким, хлопая себя по коленям.

– Тьфу! Невдаль драный! – в сердцах плюнул Марей в сторону сидящего на траве Митрохи.

Стенька же, хоть и шатался, как камыш, продолжал по инерции плясать.

Аким с двумя своими братьями – такими же отчаянными, чернобородыми и белозубыми мужиками – подскочил к столу.

– Наша взяла! Наша взяла! – закричали братья, сволакивая Стеньку со стола, и через мгновение его принялись подбрасывать на руках.

– Молодчина! – гремел Антон Петрович, потрясая часами. – Сюда, сюда его несите!

Красновский, морщась, как от зубной боли, полез во внутренний карман пиджака за бумажником.

– Ну герой, ну герой! – повторял Фёдор Христофорович.

– А тот-то вон как уплясался! – посмеивалась попадья. – Ой, вот озорники!

Стеньку поднесли к террасе, поставили на ноги. Антон Петрович подошёл к нему, обнял и трижды поцеловал, повторяя:

– Молодец! Молодец! Молодец!

Затем он взял ослабевшую потную руку плясуна и вложил в неё часы.

– Носи, брат, на здоровье!

– Ура! – крикнул сияющий от счастья Аким, и столпившиеся у террасы мужики дружно закричали “ура”.

Татьяна вдруг подошла к Стеньке и, произнеся: “Спасибо вам”, поцеловала его в пылающую румянцем щёку.

Крестьяне закричали громче, парень же, зардевшись ещё сильней, потупил глаза.

– Теперь ты веришь? – спросил Роман у Татьяны.

– Верю! – радостно ответила она.

Часы на террасе пробили восемь. Как ни был дядюшка захвачен чествованием Стеньки, он тут же отреагировал на перезвон.

– Так, так! Отлично! Никита! Никита!

Стоящий неподалёку Никита шагнул к нему, почтительно улыбаясь.

– Как наше чудо-юдо?

– Всё готово! – кивнул головой Никита.

– Ну а коль всё готово – полный вперёд, братец!

Никита вместе с парнями в кумачовых рубахах скрылся в двери. Туда же быстро проследовали и девки в сарафанах.

– Отдыхайте, друзья! – крикнул Антон Петрович крестьянам. – Закусите, выпейте, словом, не скучайте!

Крестьяне, отхлынув от террасы, потянулись к столам со снедью. Но вдруг в их толпе прорезались два голоса.

Один из них принадлежал Акиму, другой – Марею.

– Я тебя не слушаю, мне чихать на вас, волки драныя! – злобно трясясь, кричал Марей.

– Ты тутова не хозяин, не кипятися! – победоносно скаля зубы, махал на него Аким. – Профурыкались – так и сиди молчком, верста пошехонская!

– Ах ты, бес чернявый! – затрясся сильней Марей, надвигаясь на Акима. – Да я тибе рожу пробью!

– Кишка тонка! Сам сперва в салазки огребёшь, козёл сипатый!

– Ах ты… – выдохнул Марей и, взмахнув костлявым кулаком, бросился на Акима.

– Бей Пантелеевских! – раздался в толпе визгливый крик.

– Бей Сухоруких! – закричали рядом.

Послышались крики, брань, замелькали кулаки, завизжали бабы, и через мгновение разделившиеся мужики отчаянно дрались между собой. На террасе все замерли в замешательстве, а потом зашумели, закричали:

– О Господи, Царица небесная!

– Они же поубивают друг друга, остановите их!

– Петя, Петя, разними их!

– Quelmalheur!

– Боже мой!

– Ну-ка, прекратите, дураки!

Но никакие крики и призывы не могли остановить коллективной драки, в мгновение ока охватившей толпу.

Татьяна прижалась к Роману и смотрела на драку. По её взгляду Роман понял, что она видит это зрелище впервые. Он взял её лицо в свои ладони и, повернув к себе, сказал:

– Не бойся этого!

Мгновение она молча смотрела ему в глаза, потом произнесла:

– Я не боюсь.

А вокруг все кричали, возмущались и охали, требуя прекратить драку.

И вдруг где-то наверху дома грохнул ружейный выстрел, за ним – другой. Теснящиеся у столов бабы завизжали, толпа как-то сразу замерла и поворотилась к дому. Наверху послышался лязг перезаряжаемого ружья и вслед за ним – голос Антона Петровича:

– А ну-ка, по бунтовщикам и смутьянам…

За этими словами наступила зловещая тишина.

Толпа дрогнула, стала отползать от дома, бабы, торопливо крестясь, пятились, обходя сдвинутые столы. Грохнул оглушительный третий выстрел. Бабы с визгом бросились врассыпную.

Толпа побежала, теряя фуражки и картузы.

Вдогонку ей загремел четвёртый выстрел, и дробь ударила по листьям вековой липы.

На террасе все молча наблюдали за бегством крестьян.

Наверху послышался звук преломленного ружья, и две пустые латунные гильзы, громко прокатившись по карнизу, упали к ногам стоящих. Звук этот вывел всех из оцепенения.

Тётушка со вздохом подошла к Татьяне и обняла её, произнеся:

– Ах, милое дитя… прости этих грубых мужиков.

– Они по-иному не привыкли. – Красновский нагнулся и, подняв одну из гильз, понюхал ее: – Ай-ай-ай… И запах пороха нам сладок и приятен.