Роман без «Алкоголя»

Девушка с ребёнком, пройдите в кабинет! С ребёночком девушку вперёд пропустите, как не совестно! Симпатичная девушка с ребёнком хочет познакомиться… Дурдом какой-то. С бедламом. Ну какая же она девушка, раз уж с ребёнком! Ещё «девушка с прицепом» брякнули бы, «вэри сорри» за превеликую пошлость. Как же «наши люди» из ушедшего (правда, недалёко) СССР страшатся назвать всё своими, законными именами, да фамилиями. Ну и что, что молоденькая, ну и что, что «симпатишная», дитё нагулять сумела – так давай уже смело с «девушкой» прощаться, ибо молодая женщина тоже звучит вполне себе ласково и душевно. Хотя, конечно, послушно соглашусь ради святой справедливости – «девушка» куда как заманчивей.

Дабы отвлечься от различных этих «невинных девушек», обратимся-ка лучше к вопросам сугубо научным. «Занимательная алгебра» – легонько посмеиваясь, наткнулся я на свой, вроде бы забавный и незаезженный афоризмик. Но что-то не самое приятное упрямо глодало мне чувствительную душу. Как будто слышал я в сгинувшем детстве нечто такое математическое, ну и подловато подпёр. Так и есть! Тьфу, блин! А я так наивно радовался, неразумный. «Занимательная алгебра» Перельмана. Яков-Соломон Исидорович. Ёлки, ну конечно, с такими-то знаковыми «инициалами», понятно, даже алгебра «занимательной» покажется! А мне как в изнеможении штудировать сей знаменитый учебник? Лучше уж совсем никак. Пиши свои грустные песенки и не лезь туда, где тебе не светит ни малюсенького шансика на прозрение с пониманием, дурной, но рассудительный мальчик Игорёша. Только давайте так – не было в моих шутовских словечках ни малейшего даже намёка на бытовой антисемитизм. Ещё чего, я не фашист вам какой распоганый. Тем более что выдающийся учёный муж сей жутко скончался от истощения в блокадном, заснеженном Ленинграде.

А «дурной, но рассудительный мальчик Игорёша» упрямо движется по направлению к забытому на долгие уж годы РАО. Насчёт долгих лет, я, кстати, вовсе не юродствовал. Я так безобразно и долго пил, что совершенно забыл сюда пыльную дорогу лет на восемь. Страшно? Мне, честно говоря, «до усрачки». Песенки свои форматные, а чаще совершенно неформатные, я всегда строчил, как из скорострельной пушки Гатлинга. А вот на «педантично регистрировать их в «супернадёжном» Авторском Обществе» я, в силу совершеннейшего пьяного многолетнего разгула, «забил» напрочь и крайне серьёзно.

Ностальгически семеня длинными конечностями, я с приятным удивлением, в неделю, как трезвом сердечке, спешил к знакомому местечку по Большой Бронной. Вот она, оставленная так надолго, массивная дверь, вот они, забавные охранники, с важным видом записывающие мои «секретные» данные с измятого паспорта (однако с определённой уважухой поглядывающие на расфуфыренного посетителя – а как же, волосы длинные, в кудряхах, на Кузьмина похож, значит, точно артист какой), вот он, длинный советский коридор, пахнущий свежепомытым старомодным деревом. А вот и тысячу раз освоенный кабинетик оказался не тот. Теперь гениальные опусы московских безумцев регистрируют в соседнем, клонированном «офисе». Но и тут снова досадная осечка – две молоденькие профурсетки оказались занятыми моими надутыми собратьями по гусиным перьям. И я был вежливо отослан в какую-то совсем уж незнакомую комнатуху: «Здрассьте! Мне бы песенки зарегистрировать!». «Песенки?..» – совершенно недоумённо переспросила очередная малолетняя сотрудница. «Я сейчас.» – раздался странный, но явно вызывающий некие воспоминания глас. И тут я и заметил её.

Это была та самая, очень немолодая тётка, что эти вот «долгие лета» назад, с вечной демонстративной усталостью оформляла тонны моих тогдашних, бесконечных «композиций». «Пойдемте…» – точно так же натужно нехотя повелела она и привела меня уж в такую крохотную каморку, с малюсеньким окошечком и общим антуражем, настолько напоминающим людоедскую ауру киношного отдела вербовки опасного КГБ, что мне натурально стало жутко. Я опасливо поднял глаза и ужасом осознал, что она ни капли не постарела. Натуральная ведьма. Библейская колдунья, которой строжайше наказано следить за всякими там неблагонадёжными и карябающими лишнее поэтами. «Мы вообще-то регистрируем теперь только те песни, что уж звучат на радио» – иезуитски холодно выдавила она. «Так какого же хера ты затащила меня сюда, старая упыриха!» – мгновенно вспылил я, напугавшись, что произнёс это «расстрельное» прямо вслух.

Волевым манером взяв себя в тонкие ручонки, я твёрдо решил: «Я так издалека пёрся сюда, трепеща от надежды на выздоровление, да ещё злостно заблудившись в трёх соснах выходов со станции Пушкинская и протопав чуть не до красавца Кремля, что я не уйду отсюда без «зачёта по моим крошкам», даже если мне придётся просидеть с тобою тут четверо суток без воды, питья и музыки, вредная ты бабуся!!!».