Роман без героя

Со стороны урочища Пустошь Корень взошла полнолицая бледная луна, делая ночной мир контрастнее и суровее без мягких полутонов дневной палитры. На небе мухами роились зеленые звезды.

Зная, что ближе к ночи немцы и полицаи, расквартированные в Хлынино, делают своеобразный обход «партизанских домов», то есть домов, из которых хоть кто-то ушел в Пустошь Корень к «мстителям», Карагодины не спешили навещать стариков Захаровых. Кто спешит, тот спотыкается…

Про собачий нос командира, способный учуять запах харчей и водки за сто шагов, партизаны не зря складывали байки. Но все они не были лишены большой доли правды: обоняние у Петрухи Чёрного было не собачье, а – дьявольское.

Он, примостившись в заснеженной яруге, у самого справного слободского дома, обросшего еще в начале века банькой, пунькой⁵⁸, ригой⁵⁹ с овином⁶⁰, постоянно водил носом:

– Слышь, Гришаня!.. Бабка Прасковья никак блинов наболтала… Видать, на сале будет жарить. У этих куркулей и самогоночка найдется… Гадом буду! Так што, сынок, не мельтешись, но ёрзай на жопе, шобы не примерзла к овражку – придет, придет к любимым дедушке и бабушке Климка! Голод – не тетка, пирожка не дасть…

– И беглеца схватим, – отозвался Григорий, – да и харчей в свою землянку прихватим, какие найдем при обыске!

И добавил с политическим подтекстом:

– Мы там, в лесу, от голода пухнем, борясь за их свободу и независимость… А они тут, в тихой Слободе, свободной даже от постоев немцев, жируют!

– За двумя зайцами, сынок, лучше не гоняться…

Петр Ефимович поднял голову, всматриваясь в звездное небо. Шапка с красной ленточкой сползла на затылок и упала в еще пушистый легкий снег.

– Чего ты высматриваешь там, батя?.. – прошептал Гришка, подбирая отцовскую шапку. – Созвездие Пса ищешь?

– А есть такое? – не надевая шапки на еще густые черные волосы, густо подбитые старческой сединой, хрипло спросил командир «Мстителя».

– Есть, – отозвался Гришка. – Мы в школе по астрономии проходили…

Они залегли на бруствере яруги, чтобы оглядеться и понять: в доме ли сбежавший из-под партизанского трибунала Климка Захаров, и нет ли у деда Пармена и бабки Параши немцев или полицаев. В горнице теплился желтый огонек. И это окно манило к себе, притягивало истосковавшийся по домашнему теплу человеческий взгляд. Но спешка тут могла дорого стоить.

– Черт с ним, с псиным созвездием, – сказал Петр Ефимович, собирая только что выпавший снег в ладонь и отправляя его в пересохший от волнения и страха рот. – Я вот о чем, сынок, кумекаю… Коль шайтан, как называют черта татары, где-то в аду живет и там правит свой сабантуй, то, значит, в небе, точно, – Он? Два медведя в одной берлоге и то не живут…

– Не знаю… – прошептал Григорий. – Ты же главантидером был, против самого Бога восстал…

Петр Ефимович помолчал, сглатывая набежавшую сладковатую слюну.

– Да не против Бога я шел… Против людей. Власти дорогу разгребал от человеческой дури и подлости…

– Надо же, – усмехнулся сын. – А в Слободе тебя испокон веку Петрухой Черным звали… Почти Чертом. А ты, оказывается, – святой…

Григорий повернул голову к отцу.

Да ты не обижайся, не обижайся, батя… Что правда, то правда.

– А я и не обижаюсь… Волос черный, глаз – черный, жил по-черному – в дыму и копоти войн и борьбы с врагами нашего народа. Ишшо с первой Германской. Потом с щербатовцами, антоновцами, буденовцами – с кем только не рубился… С кулаками насмерть схватился. «Безбожника» организовал. Теперича опять с немцем воюю. В землянке прокоптился, как шмат сала на костре. Собаки, слыхал, как брехали? Меня учуяли, ишшо за рекой…

Григорий присушался. На другой стороне яруги, за Свапой, опять залаяли хозяйские собаки, потом какой-то впечатлительный пес принялся молиться на мертвую луну, завывая почище брянского волка.

Петр Ефимович вздохнул, зябко поводя плечами. Старая история об оборотне, чёрном псе, принимавшем человеческое обличие, в лихоманные военные годы бередила умы жителей Аномалии. Этот проклятый пёс просто так никогда людям не являлся. Чёрную беду накликивал он на избранных им жертв.

С тёмного небосвода сорвалась жалобно замигавшая звездочка и, ярко вспыхнув напоследок, упала куда-то за Карагодинскую хату, черневшую покосившимися стенами за большим овином Захаровых.

– А как ты, Гришуня, думаешь, – грустно спросил Петр Ефимович, провожая взглядом сгоревшую звезду, – ОН захочет нам помочь, коли што…

– Что значит – «коли што»?..

Сын впервые уловил в всегда твердом голосе отца такие жалостливые, почти покаянные нотки.

– Ну, не вечные же мы… Когда-нибудь и я сдохну.

– Да ты никак хоронишь себя, батя?

– Чую, Гришунька… Чую я её приближение… Вона уж и пёс черный взвыл. Слышь?

– Ничего не слышу.

– Да как же ничего – воить, проклятый… К покойнику. Слышь, Гришка?.. Ты его тоже должен бояться, Гришанька! Проклятья нашего…