Роман без героя

Объявилась в подведомственной Лукичу больничке одна беженка с Юга России – чернобровая казачка Надя. Назвать её красивой, наверное, было бы перебором. Да ведь женятся не для того, чтобы воду с лица пить. Фока Лукич был человеком, если и не от мира сего, то чудаком в Слободе слыл большим. Это точно.

Даже в отношениях с женщинами. Простым крестьянкам – люди видели! – руки целовал. Ну, не умом ли человек тронулся. Это что у шорника на пяле шкуру стриженой овцы облобызать – одинаково.

Вот и с казачкой Надей какая история вышла. Женщина пришла в больницу беременной, еле-еле доковыляла до кабинета Лукича, объяснить кто и что она, не успела – схватки начались. А воды, наверное, еще по дороге отошли.

Кто эта молодая женщина, откуда, каких кровей – спрашивать Лукич не стал. Принял новорожденного – младенец не очень крупный, всего-то весом 2 кг. 800 граммов. Но для голодного сорок восьмого это был все-таки вес.

– Мальчик у тебя, – сказал он роженице. – Придумала, как назовешь?..

– Не знаю… – слабым голосом ответила мать.

– А где остановиться есть?

– Нету…

Фока Лукич почесал затылок и сказал, не ожидая такой смелости от самого себя:

– Ну вот, поживешь пока с Павликом у меня в доме… Дом большой, печка больше не дымит… Тепло и мухи не кусают…

Роженица улыбнулась в ответ и заплакала.

– Пашей, значит, нарекли?

– Я не поп. У меня святцев нет. Аль не нравится – Павел?

– Почему не нравится? Нравится.

– И мне нравится. Апостол был святой – Павел. В посланиях к людям учил: не говорите лжи друг другу. Бог с тем, с кем Правда.

– Правда… Павел… – шептала счастливая мать, глядя на своё орущее дитя. – Спасибо, доктор.

И она заплакала вслед за сыном.

– Ну вот… – развел он руками. – С двумя мне не справиться.

Вот так в его жизни сразу же появились два новых человека, ставших ему родными.

Мысль усыновить родившегося мальчика, Пашу, не давала ему покоя с первых же дней жизни младенца. Но этой записи акта гражданского состояния должна была предшествовать другая, о которой он даже боялся заикнуться Надежде. Для того чтобы усыновить Павлика, он должен был сначала… жениться на Наде.

Фока Лукич считал себя «ветхозаветным» для такого ответственного шага. Но неразрешимый для него вопрос вдруг счастливо разрешился сам собой. Точнее, по инициативе спасенной им Надежды.

Через месяц она довольно путано объяснила свою мысль:

– Надо бы мальчику метрику выправлять… А у меня в Ростове, на вокзале, все документы украли… Ни паспорта, ни свидетельства о рождении, ни продовольственных карточек… Всё вместе с фанерным чемоданом утащили супостаты… Так я вот о чем, Фока Лукич, подумала… Вы Павлика принимали. То есть, вы его и есть крестный папа. А смиловались бы еще раз, согласились бы усыновить, чтобы бы сельсовет метрику выдал, то и стал бы мальчик иметь свидетельство о рождении.

– Но, дорогая Наденька, – поправил очки на носу Фока Лукич, – для этого мы должны с вами в том же сельсовете расписаться. Так сказать, вступить в законный брак, получив на руки государственное свидетельство. Остальное, так и быть, я беру на себя. Не последний все же доктор человек в Красной Слободе…

Она зарделась не то от стыда за свою дерзость, не то от радости.

– Ой, миленький! Ой Лукич ты наш дорогой!.. Та я согласная! Как же по-другому, а? Душа в душу будем жить! А какая я заботливая, борщ украинский, на сале, умею готовить…

– Борщ? – выгнул седеющую бровь Лукич. – Так это коренным образом меняет все дело, Надюша! Только один уговор.

– Какой? – испугалась женщина.

– Борщ, но без сала! Борщ – отдельно. Сало, если Бог пошлет, – отдельно.

– Да и кроме борщ, кроме борща… -подбирала слова Надя, – я самой верной жинкой вам буду. Только любите Пашу…

– Так у меня другого выбора нет, дорогая, – засмеялся Лукич. – Больше, выходит, любить-то мне на этом свете некого.

***

В тот дождливый вечер Фока Лукич думал о своей неожиданной женитьбе, но ничего в свой пухлый дневник не записывал – осень бушевала во всю, а вдохновения не было. Ни пушкинского, ни даже альтшуллерского…

Он уже собирался домой, думая, где взять хотя бы литр молока для сильно захворавшей матери Павлушки, когда во входную дверь бывшей земской больнички громко постучали.

«Кого-то принесла нелегкая на ночь глядя… – вглядываясь в фигуру человека и урчавшую под окном машину с погашенными фарами, подумал доктор. – Иду, иду!.. Минуточку!».

На больничном крыльце стоял Григорий Петрович. С его фетровой шляпы, которая уныло склонила мягкие поля, ручьем лилась вода. Было видно, что он уже давно стоит под дверями больницы, не решаясь войти.

– Доктор, – с порога жалобно простонал Григорий Петрович. – Я больше не могу, доктор… Сил моих нет. Сделайте же что-нибудь!

Главврач пригласил больного в кабинет и после честного разговора решился-таки на шоковую психотерапию.

– Есть, есть один рецепт, которым излечивал подобных больных еще старец Амвросий…

– Кажется, слыхал про такого…

– Он давно жил на земле, но его рецепт, почерпанный в древнекитайских книгах по медицине, работает безотказно…