Роман без героя

– А сдаётся мне, – сказал Петр, маясь от долгого ожидания, – не даром нынче собака выла… Сожрут кого-то из нас…

– Кого? – машинально спросил охотник.

– Да тебя, Сахарок, наверно… Ты у нас самый сладкий.

Сахаров икнул, слыша, как противно и громко забурчало в животе.

– Надо было побольше кулеша брать на кухне, – вздохнул он. – Брюхо бастовать начинает.

Карагодин покачал головой:

– Ты, как я погляжу, пули не боишься, Сахарок?

– А ты?

– Мне надобно чёрного пса опасаться. Пуля меня не берет. В Сольдаю в упор стреляли – плечо токмо царапнуло. А пса боюся…

– Пса? – удивился тверской охотник.

– Цыганка одна, сволочь, нагадала…

Сахаров немного подумал, потом сказал, прислушиваясь к революции в своем животе:

– От пса смерть принять похуже, чем от пули…

– Разговорчики! – призвал к тишине Хижник.

– Тут, господин прапорщик, дело сурьезное… – зашептал Карагодин. – Медвежья болезнь у Сахарова открылась…

– Какая болезнь? – спросил Хижняк.

– Медвежья… Али кабанья. Один черт. Кабы в штаны не наложил… По запахам нашу дислокацию выдаст, паразит такой!

Унтер хрюкнул, что означало высшую степень его возбуждения, и пополз к обидчику, чтобы звездануть его «между глаз» огромным кулаком.

– Гляди, – огрызнулся Петр. – Я – злой.

– Ты, Шат, не злой, – сплюнул Сахарок. – Ты – злобный. Что пес цепной.

– Отставить! – достал револьвер Вася. – Нам еще не хватало друг друга перестрелять.

Прапорщик стал в бинокль рассматривать австрийские позиции.

– Тихо мне сидеть! Кукушкино время подоспело… Чувствую, он где-то рядом. По темноте еще позицию себе облюбовал. Потому мы его не видим. А он, может быть, на мушке нас уже держит.

Ждали еще часа два. От бинокля слезились глаза. У Сахарова, и впрямь, расстроился желудок – то ли сало Петрухино подвело, то ли «недоед». Он, сжав зубы, натужно кряхтел на своей позиции.

– Ваше благородь! – взмолился Сахаров. – Дозвольте оправиться – мочи моей больше нету…

Не успел Хижняк ответить, как с дерева у края оврага раздался сухой одиночный выстрел.

– Кого-то подстрелил гаденыш, – прошипел Карагодин. – Вона в какое гнездышко кукушечка залетела…

– Прикройте в случае чего, – бросил Вася.

Он отполз метров пятьдесят и вжался в землю. Но, дождавшись блеснувшего из-за раскидистых хвойных лап вспышки выстрела, встал и короткими перебежками стал приближаться к позиции снайпера с тыла.

Карагодин, оставив зеленого от болезни живота Сахарова, тоже пополз к дереву. Унтер, покрутив головой, вышел из колючих кустов, подтягивая штаны. И в это время прозвучал третий выстрел.

Сахаров тонко, по-детски, ойкнул и повалился на бок. Из пулевого отверстия на лбу побежала резвая струйка крови.

Карагодин, вытащив кинжал, пополз к сосне. Он задержал дыхание, которое теперь казалось ему необычайно шумным. Ладонь, сжимавшая костяную рукоятку кинжала, вспотела.

Хижняк сидел за мшистым валуном, поджидая очередной выстрел кукушки. Но опытный снайпер почувствовал охотников. Он затаился среди раскидистых лап ели. Теперь всё решало время и нервы.

Вильгельм не выдержал первым – решил поменять позицию. Он явно спешил, обдирая руки о ствол сосны. Но вот спустился, огляделся…

Петр подполз с тылу. Карагодин хорошо видел, как рыжий снайпер бережно положил на землю винтовку с огромной оптической трубкой над стволом, снял каску, обнажив вспотевшую голову. Потом достал пачку сигарет, исподлобья оглядывая окрестности, неспешно прикурил…

– Ну же, барчук!.. – видя, как готовится за камнем к прыжку молоденький прапорщик, прошептал Петруха.

В руке Вася сжимал большой револьвер с тяжелой ручкой и литой петелькой для шнурка. Этой «петелькой» Хижняк и собирался звездануть конопатую кукушку.

Снайпер, раскурив солдатскую сигарету, присел на какой-то камушек, вглядываясь в кусты шиповника. Там белело белоснежное исподнее убитого им русского солдата.

– Ser gut! – улыбнулся рыжий, подставив солнцу свой веснушчатый нос.

И тут из-за валуна с коротким разбойничьем свистом выпрыгнул Вася.

Петру казалось, что всё идет как по маслу… Вот сейчас кукушка, ошеломленная неожиданностью, испугается, потеряет способность к сопротивлению – и тогда барчук глушанёт снайпера по рыжей башке. И вдвоем с Петром они поволокут отяжелевшее тело взятого им языка к своим позициям. Ребята прикроют из «Максима». А командир полка одарит золотым царским червонцем за службу и боевые заслуги.

Но произошло нежданное и негаданное… Рыжий вдруг машинально, повинуясь вбитой в него муштрой дисциплине, надел свой стальной шлем. Удар пистолетом пришелся не в обнаженную голову, а в каску: звонкий, но безопасный для снайпера удар.

Снайпер, схватив винтовку, с криком "хильфе, хильфе!" бросился бежать.

Хижняк кинулся за ним, но споткнулся и упал, подвернув ногу.

– Карагодин! – крикнул подпоручик. – Лови гада!

Петр выскочил из своего укрытия, но снайпер, петляя, как заяц, уже бежал в противоположную от Карагодина сторону, к своим спасительным позициям.