Роман без героя

Еврей Гоц был менее удачлив. Мысль об антрепренерстве Куцинской была той спасительной соломинкой, за которую цеплялся зубами престарелый Эрик. Денег у еврея не было. Хотя никто в это серьезно не верил, но ему действительно нечем было заплатить за сто штук двухцветных афиш с рисунком несравненной Любы.

И тогда кривоногий ротмистр, большой охотник до красивых дам, получил от Гоца обещание «получить натурой». Любочкой, разумеется…

В тот вечер, когда судьба занесла в этот трактир Петра Карагодина, дезертировавшего из действующей армии, Михальчевский пришел в «Тройку» за обещанной платой Эрика Гоца.

Петр, облаченный в офицерский китель, синие кавалерийские галифе и хромовые сапоги, собранные фатоватой гармошкой, купленные им у какого-то говорливого одесского еврея, решил послушать цыганские гитарные переборы. А заодно поглазеть не то на цыганку, не то на еврейку или польку – «несравненную Любу Куцинскую».

Голоса у певицы не было. Какой-то седой цыган с носом, похожим на дверной крючок, аккомпанировал Любе на желтой гитаре. Одет он был в красную плисовую рубаху и подпоясан русским кушаком. Красавица-Люба пела цыганские песни, русско-цыганские романсы, заламывая руки и подвывая сиплым голосом.

Но не голос очаровал Петра. С первых же минут он впился в этот, уже не первой свежести, «персик», как говорили кавказские люди. Никогда в жизни он не видел такой броской, вызывающей женской красоты. Немки, отдававшиеся ему в Восточной Пруссии за буханку хлеба, были бездушными машинами, холодными, как лягушки.

Пушные хохлушки Западной Украины были теплее, порой даже «с перчиком», как и их горилка… Но такой красоты он еще не встречал. И влюбился безоглядно, страстно и бесповоротно.

– Очи черные, очи с-страс-стные…– пела Люба, подводя глаза к потолку.

Грудь Карагодина грел большой кожаный кисет, набитый золотыми колечками, кулонами, нательными крестиками, цепочками, медальонами с изображениями милых женских головок – всего того, что попало в мелкие сети дезертира на неисповедимых дорогах войны. И он пару раз вытаскивал его на свет божий, чтобы убедится – не украли ли лихие людишки его сокровища.

Он сидел за свободным столиком, не обращая внимания на вопросительно застывшего у его ног полового. Его взгляд был устремлен на пятачок сцены, где, освещенная желтым светом плохонькой электрической лампочки, пела ослепительная молодая красавица.

«Моей будет, – твердо решил Петр. – Привезу такую кралю в Слободу – земляки ахнут…».

– Что прикажете-с, господин офицер? – спросил половой, поправляя на плече несвежее полотенце. Его наметанный взгляд определял посетителя по первому жесту и по первому слову. Как опытные охотники определяют птицу по полету.

– Водки и пожрать… – не спуская глаз с певицы, сказал Карагодин и поправил на груди Георгиевский крест.

Парень мелко кивнул, но не спешил отходить, решив уточнить: что именно «пожрать».

– Водки и пожрать, да пожирнее!… – повторил Петруха. – Тащи белорыбицы, блинов с икрой, расстегаи… На чай не поскуплюсь.

Половой, переглянувшись с вышибалой-швейцаром, спросил:

– А есть, чем давать-то?

Петруха поманил полового пальцем.

– Ну-с? – нагнулся официант.

Карагодин схватил детину за тонкий длинный нос.

– Могу и кулаком расплатиться, коль моими золотыми червонцами гребуешь…

– Простите-с, обмишурились, – прогнусавил половой. Петр отпустил его побелевший нос на волю.

– Тащи жратву с выпивкой, да пошибче свои ходули перебирай!..

Он снова поманил полового пальцем, но тот не стал приближаться к гневливому посетителю.

– Чего-с еще изволите?..

– Шо за баба поет? – поинтересовался Карагодин.

– Любовь… Любочка Куцинская… Там же написано.

– Расскажешь про Любку, – бросил Петр. – За отдельную плату.

– Слушаюсь! – по-военному ответил половой и пошел за заказом.

– Что за птица? – не поворачивая головы спросил швейцар.

– Какой-то унтер Пришибеев… Дезертуха. Но при деньгах, кажись.

Тот подмигнул половому и крякнул утиным скрипучим голоском:

– Сиче скажи… Как подопьет, пущай подсядут с Волчком. Вижу, давит ему мешочек на сердце.

И Фрол Семенович прыснул в расфуфыренные гренадерские усы.

…Через час Петр знал про Любочку всё, что хотел узнать. Певичка была без роду и племени, «рвань перекатная», как сказал половой. Эрик Гоц взял ее за долги из табора, кочевавшего по южным городкам Польши и Закарпатья. По обличию девушка была скорее полькой, чем цыганкой. Но кочевая цыганская жизнь, кони и гитара, карты и танцы в длинной цветастой юбке на деревенских ярмарках и молдавских свадьбах наложили свой отпечаток.

Манеры выдавали в Любови кабацкую дешевку. Но глаза девушки действительно завораживали. Её колдовские очи будто манили и обещали. Такого взгляда Петр еще не знал.

Он, теряя бдительность, полез за пазуху в заветный кожаный кисет, наугад достал оттуда чье-то обручальное кольцо. Не слушая трепа, подсевших к нему двух трактирных потрошил, встал и подошел к столику, за которым сидели Люба, Эрик Гоц и кавалерист Михальчевский.

– Это – тебе, – выдохнул Петр, поедая глазами зеленоглазую красавицу. И, взяв ее руку, надел на безымянный палец украденное кольцо.