Роман без героя

Утром командир вызвал меня в землянку, где живет с сыном, комиссаром отряда. В жарко натопленном бункере с потолком в три наката за столом сидел начальник продовольствия отряда Водянкин. В дальнем углу, за ситцевой занавеской, спала Зинка, младшая дочка Вениамина Павловича. Она, как шутили партизаны, «поддерживала боевой дух» комиссара. А Танька, старшая дочь Водянкина, управлялась в командирском блиндаже на правах хозяйки: отмывала грубо сколоченный стол, на котором коптила самодельная лампа, склепанная из латунной трубы и жестяной банки.

– Здравствуйте, Фока Лукич, – пожал мне руку Григорий Петрович, сдержанно-вежливый, более мягкий в обхождении с людьми, в отличие от отца. – Ну, не надумали заявление в партию писать?

– А зачем? – простодушно ответил я. – Для того, чтобы хорошо лечить партизан от простуды, кожных заболеваний и всяких других напастей важнее партбилета медикаменты… Думаю, чем вшей в большой землянке потравить.

– Ты не ровняй партию и вшей! – оборвал меня Петр Ефимович. – Мы тебя надумали в партию принять не потому, шо ты некудышний лекарь. Будешь плохо лечить – под трибунал пойдешь, под расстрел, значить… Тут другая цель преследуется.

Комиссар продолжил его мысль:

– Понимаете, доктор, в отряде нет начальника штаба…

Он виновато развел руками:

– В организационной спешке, за отпущенные нам немцами несколько дней как-то упустили из виду этот архиважный вопрос… Нельзя такому соединению почти в сорок голов – и без начальника штаба. Сами понимаете.

– Понимаю, – ответил я.

– Готовься к приему, учи устав! – сказал командир. – Гришка брошюрку тебе даст. Всё равно лечить тебе нечем… Будешь штаб возглавлять.

– Вы ведь военно-медицинскую академию закончили?

– Совершенно верно, – кивнул я.

– Вот и прекрасно! Стратегию с тактикой не спутаете…

– А то наши дуболомы даже в карте разобраться не могут, – усмехнулся командир, забираясь на нары, устроенные в самом углу большой землянки. Водянкину с его продотрядом нынче за харчем по сельским дворам отправляться, а они на карте Хлынино с Зориной путают. Им, татарам, все равно. Ну, нет у людишек образования! Откель им разбираться в тактике нашей той и стратегии?

Он почесал грудь, нагнулся к молодой Зинке.

– Зин, встань-ка! Хватит дрыхнуть… Воды принесь, дровец в печку подбрось – задубеем с таким истопником!

Зинка заворочалась под овчинным тулупом, поправила на голове гребень, державший водопад её волос на маленькой головке. Не стесняясь командира, встала с нар в одной исподней рубахе, сладко потянулась…

– Гришка, гад, – улыбнулась грудастая Зинка, жалевшая многих молодых партизан, не успевших до войны нагуляться с девками, – гони гребенку: гниды голову грызуть…

Григорий Петрович, не ответив своей пассии, молча оделся и направился к обитой стеганым одеялом двери.

– Товарищ командир, я посмотрю, что да чего там… – на ходу бросил он отцу.

Петр Ефимович, покряхтев, улегся, глядя, как хозяйничает солдатка Танька. Та, почувствовав на себе командирский взгляд, засмущалась, одернула подоткнутую под резинку юбку и выронила тряпку из рук.

– Я тебя, доктор, чего позвал, – сказал командир. – Заели, мать их, клопы нас тута… В тулупах и одеялках, видать, с собой из посадских домов притащили кровососов.

– Нет житья! Спать невозможно, – вставила Зинка, причесываясь. – Дусту, что ли, дал бы, доктор…

– Не поможет.

– А ты помоги, коль доктор, – пробурчал Петр Ефимович.

– Попробую, впрочем… – ответил и я.

– А чё руки-то дрожат? – спросил он. – Кур воровал? Аль от страха?

Не хотелось с ним соглашаться, но в глубине души понимал, что это от страха. Вечного страха, который живет в каждом из нас. Страх этот основа инстинкта самосохранения. Это его плюс. Но страх этот парализует и волю, и психику и даже моторику кишечника. И когда страх одерживает победу над разумом, и волей, необходимый компонент самосохранения индивидуума становится источником его гибели.

Значит, страх и есть то необходимое зло?.. И только время может вылечить это зло. И это время еще не пришло.

– Так как же спастись, перевести клопов этих, а? – спросил командир, пытаясь справится с тиком на лице.

– А вы нарубите березовых суков, постелите их на полати, где устроены ваши постели, – через неделю ни одного клопа не останется, – дал я верный рецепт. Мы так в блиндажах первой мировой делали.

– Куды ж они денутся, доктор? – поднял густые смоляные брови с седым подбоем на краях Карагодин.

– Сбегут, – ответил я.

– В землянку к Водяре? – засмеялся Петр Ефимович. Потом разом посмурнел, метнул тяжелый взгляд в начпрода:

– Ты зачем, харя ненасытная, весь спирт у доктора вылакал?

– Не я, товарищ командир! – не поворачиваясь к Петру Ефимовичу, ответил Водяра, втянув голову в плечи, будто ожидал удара.

– В глаза! В глаза мне, падла, смотреть!..

Водянкин повернулся к грозному партизанскому бате.

– Васька Разуваев подбил… Виноват, командир.

Он опустил голову, но тут же встрепенулся:

– Только помни: повинную голову меч не сечеть…

– Мой сечет, – засмеялся Карагодин. – Поедешь по деревням с обозом, добудь ведра два самогону… Так сказать, для медицинских нужд…