Роман без героя

Сумка быстро опустела, в комнате стало светлее. И снова захотелось жить и писать. И простить Пашку за его язык-бритву. И целовать старую женщину, которую я люблю больше своей никчемной жизни.

– Картошку пожарили?

– Так точно.

– Кормилица ты наша! – всплеснул Паша руками, когда на стол лег непритязательный «продуктовый набор».. – Благодетельница… Дай Бог тебе, девушка, жениха богатого, а не нищего литератора.

Моргуша вдруг часто-часто заморгала глазами, готовая вот-вот заплакать. Но почему-то раздумала.

– Ну, старые, что дети малые, ей Богу!

…Первый тост она неожиданно для меня подняла за будущий роман.

– Так денег за него все одно не заплатят… Крупными неприятностями расплатятся, как всегда.

– Какой мерой мерите, такой и вам отмерено будет… – не очень понятно возразила Маруся.

Пашка поцокал языком и похвалил:

– В таких случаях французы говорят “raison detre”, что в переводе означает «смысл жизни».

– Так сдвинем бокалы! И быстренько – разом! Да здравствуют жены, да здравствует разум!

Утром следующего дня я открыл «бурдовую тетрадь» на заложенной страничке. Фока Лукич «начинал» здесь свою партизанскую войну. Партизанский дневник начинался со слов: «Открывая эти страницы прошлого, нашего позора и наших побед, я страстно пытаюсь понять: что там – впереди. Другого способа угадать наше будущее я не знаю».

ПАРТИЗАНСКИЙ ДНЕВНИК ФОКИ ЛУКИЧА

Глава 28

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

29 июля 1941 года.

Красная Слобода.

Эту запись делаю в два часа ночи во флигельке бывшей земской больницы. Здесь я живу со дня своего приезда в Красную Слободу. Окна завешаны больничными одеялами – светомаскировка, за нарушение которой грядут кары военного времени.

Немцы, судя по сообщениям сарафанного радио, в километрах тридцати от Красной Тыры. Слободской посад, где располагается больница, опустел. Ветер гоняет по улицам клочки сена, которое два дня переправляли возами на станцию Дрюгино для кавалерийских подразделений Красной Армии. Еще работает слободская маслобойня. Масло закатывают в бочки и куда-то спешно вывозят на армейских полуторках. Обувная фабрика встала – валенки не валяют, о зиме, значит, не думают.

Час назад в конторе посадского колхоза «Безбожник» прошло секретное заседание подпольного райкома партии. Из Красной Тыры приезжали секретарь Богданович и начальник Краснотырской ГБ Котов. Меня пригласили на эту «тайную вечерю» в качестве главврача Краснослободской сельской больницы. Котов спросил, почему я до сих пор не в партии. Я сказал, что на интеллигенцию – строгий партийный лимит. Семён Иванович засмеялся: «Главное, что не лимит совести».

. Богданович, бросивший курить еще в год организации «Безбожника» снова закурил. Оба руководителя внешне держались достойно, не суетились.

Чего не скажу о Карагодине. Петр Ефимович хромал больше обыкновенного. Был резок в движениях и очень возбужден. Лицо его то бледнело. то наливалось кровью. Глаза блестели, как у пьяного. При разговоре он размахивал руками и неистово матерился, как в драке. Боюсь, очередной «чёрный припадок», как называют в народе большой эпилептический удар, не за горами. Болезненную ауру выдают жесты, мат и бешеные глаза.

Богданович сделал небольшой доклад, пересказав своими словами обращение Сталина к народу. Много говорил о священной войне и скором разгроме немецко-фашистских войск, о том, в чем священный долг каждого советского человека.

Котова слушать было интереснее. Семен Иванович доложил оперативную обстановку в районе. Оказывается, немцы уже дважды бомбили железнодорожную станцию Дрюгино. Их легкие танки остановили части Красной Армии на старом шляхе, у села Зорино. Части Красной Армии ведут упорные кровопролитные бои.

– Когда же ждать германцев в Слободе? – не выдержал Петр Ефимович.

– Незваный гость хуже татарина… – вздохнул Семен Иванович. – Через неделю будут. Максимум через десять дней.

– Значит, у нас еще есть пять суток, – заключил Петр Ефимович, без спросу залезая в пачку «Беломора» Богдановича. – Это хорошо…

– Что хорошего? – возразил Яков Сергеевич. – После бомбежки на прошлой недели со станции вернулись почти все мужики призывного возраста, не доехав до своих частей. Невольные дезертиры разбрились по домам.

– Вот и наша задача, товарищи, собрать их в партизанский отряд, – сказал Котов.

Участники совещания молча дымили ядреным табаком. Слабая лампочка в жестяной юбочке-абажуре жалобно мигала над длинным столом, покрытым красным сукном.

– За пять дней не соберем, – отозвался Карагодин, тут же прикуривая от бычка новую папиросу. – Ищи теперь ветра в поле!

– Надо, товарищ Карагодин! – сказал Богданович. – Ты же знаешь, старый рубака: если партия говорит «надо», мы жизнь на алтарь Отечества, не задумываясь, положим.