Роман без названия. Том 2

– Жертвую вам… – повторил он.

Но жертва не могла протиснуться сквозь уста. Наконец, найдя решение, он сказал тихо:

– По сто пятьдесят… злотых.

– Как это? – воскликнул Станислав. – За лист или том?

– За том! За том! Может, и это даже слишком много, потому что есть такие, которые бы мне это сделали и дешевле, но я, зная ваш талант, верю, что это будет что-то лучше распространённых переводов…

– Но, дорогой пане, – ответил, усмехаясь, Шарский, – если бы вы велели только переписывать…

– Как хотите, как хотите! – сказал издатель, быстро ставя книги на полку. – Больше никоим образом дать не могу. За шесть томов будет девятьсот злотых, хорошие деньги! Милый грошик! А прежде чем это окупит себя, продаваясь по экземплярчику, нужно хорошо подождать. Впрочем, эта работа лёгкая и милая, сядете и, шутя, напишите, потом поправите, не переписывая, и девятьсот злотых будут в кармане!

Станислав сам не знал, что начать, но всего состояния осталось у него в кармане сорок злотых, а никому бременем быть не хотел, и с неприятным чувством необходимости он взял книжки, поданные ему с нетерпение издателем, глаза которого заблестели удовлетворением.

– Но мне это нужно быстро, – сказал издатель, – срочно, очень срочно, не больше месяца или полтора.

Ничего уже на это не отвечая, вышел нанятый работник, чтобы сразу закрыться при новой работе. Не ожидал, чтобы она пошла у него так тяжело, чтобы такая была давящая и невыносимая. Имея в собственной душе выливающиеся из неё богато мысли, чувствуя посредственность того, что перекладывал, кропотливо и тяжко переводил то, что ему в душе не казалось стоящим показать в одежде нового языка. Прикованный к словам, к форме, к иными дорогами и к иной цели идущей мысли, он был как невольник, которого цепь прикрепляет к тачке, – но он нуждался в хлебе и должен был идти дальше!

В один из этих дней, утомляющих однообразным повторением каких-то холодных и чужих ему мыслей, серым сумраком вышел Станислав немного пройтись и подышать свежим воздухом. Вид улиц, их движение и шум как-то его подкрепляли, сломленного корпением над невыносимой работой, почти машинальной, которая, не позволяя ему развивать собственных идей, скрещивала их только. Вечер был прекрасный, несмотря на позднюю пору года и уже близкую зиму, множество особ проходило по тратуарам, кружили кареты и улицы оглашались песенками слуг, идущих за водой, весёлых юношей и девушек.

Станислав с Троцкой направился к очагу города, под университетские стены, около которых снова вилась академическая молодёжь, уже чужая для освободившегося Шарского и так припоминающая ему недавнее время, потому что сегодняшнюю свободу он охотно сменил бы на мундир.

Тут, на углу Кардиналии знакомый ему еврей Янкел, разносящий старые книжки, задержал своего бывшего клиента, памятуя, что не раз у него старый сюртук менял на ещё более старую книгу.

– Посмотрите-ка, пан! – сказал он. – Прошу-ка вас поглядеть… у меня прекрасные вещи! Соликовского, Фредра, Кобежицкого… а даже raritas Влодка! Вы знаете! Напечатанный в Риме!

Станислав, хотя вовсе не имел охоты покупать, остановился, однако, из-за того так шумно объявленного Влодка, труд которого по причине места издания есть в продаже настоящей редкостью; рядом с евреем стоял маленький старичок в посеревшем сюртуке, в очках, уже держащий в руке этого Влодка, и из-под оправленных латунью стёклышек бросил взгляд, полный страха, на нового конкурента, которому, не выпуская из рук экземпляра, показал только в молчании его название.

– Ну! Берёшь дукат? – спросил старичок живо.

– Этот господин даст больше, – отпарировал еврей, подмигивая Стаею.

– Я и этого тебе не дам, – воскликнул Станислав, – потому что покупать не думаю.

– Ну! Тогда поторгуемся! – прервал Янкел, смеясь.

– И этого не принимаю!

– Экземпляр грязный, с дописками, – прибавил старичок, – и этого не стоит.

– Вы жалуетесь на то, что он с дописками! А это ещё дороже!

– Как хочешь! Дукат даю, – не выпуская из рук, сказал старик, у которого, очевидно, потекли слюнки. – Ну, берёшь или нет?

Спекулянт явно заколебался.

– Не могу! – ответил он.

– Ну, тогда больше сломанного фенига не дам.

Уже уходил этот оригинальный, незаметный старичок, когда Янкел, убеждённый, что выторговал, что только было можно, воткнул ему в руку Влодка, а библиоман, оглядев его внимательно ещё раз, достал плетёную сумочку и из неё, высыпая по злотовке и берлинцу, медленно и со вздохом, собрал сумму в двадцать злотых, от которых не много ему что осталось. Янкел погнался за кем-то другим, а два незнакомца остались одни с глазу на глаз. На лице старичка теперь свободно рисовалась радость и играла фиглярная улыбка, видимо, был в отменном настроении по поводу приобретения.

– А вы также, – спросил он, – любитель книг?

– Любитель, но их не покупаю.

– Очень вам благодарен, что не дали большую цену за Влодка… а могу я спросить об уважаемом вашем имени?

Шарский сказал его, старичок задумался.

– А, это вы издали поэзию?

– Да, это я…

Господин в очках незначительно скривился.