roman_dich_pesni_s_temnoy_storony

Ну, можно так можно. И перед ними тут же ставят огромное продолгова­тое блюдо, накрытое серебряной крышкой. Крышку снимают, и у Леры от удивления и ужаса дух перехватывает: на блюде не поросёнок, а её сын, зажа­ренный, с веточкой укропа в ротике.

— Кушай, да! — Рустам плюхает ей на тарелку кусок дымящегося мяса, и раздаётся многоголосый крик («неужели столько народу пригласили?»): ГОРЬКО!!! Рустам обхватывает Леру, изо рта у него появляется нечто вроде маленького спрута и... Лера просыпается. В висках кровь стучит. Приснится же!.. Она снова откидывается на подушку, постепенно успокаивается. Теперь ей снится, что Андрей вернулся домой, и Лера во сне очень этому рада, но для вида ворчит:

— И где нас носило?

— Да я, — Андрей объясняет, — домой дорогу не мог найти.

— Ну что ты мелешь?

65

— Я же тебе говорил, что у меня от твоей ругани крышу сносит, вот её и

снесло окончательно.

И Лера действительно видит, что у мужа как бы снесена верхняя часть черепа, в этом месте кожа багрово-синюшная, со свисающими по краям на клочках ослепительно-белыми кусочками кости. И он наклоняет голову, види­мо, чтобы Лере лучше было видно, что внутри.

От Леркиного крика проснулся сын, заревел. Успокоила малыша, саму бы кто успокоил, всю трясёт, хлебнула ещё «Хеннесси», на часы глядь — три ночи, Андрея всё нет. «Ну, появится, козёл!..»

Снова погружается в сон. Лера стоит на печальной серой равнине, кое-где поросшей чахлыми кустиками и блёклой травой, и небо над ней серое, без­отрадное. К ней подходит Андрей, грустный, и Лере самой тяжело на душе. Глядь — они уже не на той равнине, а в их прихожей, рядом сосед, дядя Миша, недавно умерший от пьянки, и ещё один мужик с ним, незнакомый. Андрей в последний раз смотрит на жену, мужчины поворачиваются и идут к входной двери, она в Лерином сне из оцинкованного железа и без глазка. Эти трое вы­ходят, дверь захлопывается, и сверху начинает сыпаться земля, полностью за­сыпая входную дверь.

А потом пришло зябкое хмурое утро, и не принесло оно радости героям нашего рассказа: соседские мальчишки зазвонили в дверь, Лерка с похмельной головой открывает:

— Чего надо?

— Тётя Лера, а там дядя Андрей...

Дядю Андрея неподалёку от дома нашли. Голова разбита, ограблен, неко­торое время, видимо, полз, потом затих. В больнице пролежал пару дней в коме и помер, не приходя в сознание. Вот и сон в руку.

А то, как Лера убивалась потом, казнила себя, дуру беспросветную, жале­ла покойного непутёвого, но такого любимого мужа, ну и к бутылке стала часто

прикладываться — это, думаю, никому неинтересно...

66

Как уладить недоразумение

Месяц ярким серпиком освещал макушки деревьев, набегающий ночной ветер шуршал листвой, словно кто-то большой и злобный, достающий до обла­ков головой («Странной, странной головой» — думала она, лихорадочно рабо­тая лопатой), крался по лесу, беззвучно и зло хохоча над тем, что видел. Руки её, отвыкшие от тяжёлого труда, намозолил черенок лопаты, и мышцы ныли адово («Адово, адово!») и мерещилось что тот, огромный и невидимый, смеётся, потирая руки...

«Нет, ерунда всё, мы современные люди, и предрассудки нам всем чуж­ды абсолютно, да-а-а-а... Быстрее, быстрее!» Пачка «Vogue» хрустнула в нагрудном кармане... «Мелочи... Покурю позже, главное избавиться сейчас от ненужного ...Ненужного...» Запах свежей земли бил в ноздри нестерпимо. Сумка позади неё всхлипнула, все беды и несчастья прошедших месяцев в этой сумке.

Её первый парень (первый, с которым «это» у неё произошло), всего не­сколько раз было... Блин, какой из него «отец», а из неё «мать»? Так, сопляки желторотые, всего по шестнадцать, однако же природа, чтоб ей, выдала на гора итог того, что веками совершалось и совершается. Вернее, не природа выдала, она сама выдала. «Выблядок» — так это в народе называется.

Она ото всех скрывала, что живот округляется, что там новая жизнь заро­дилась, никому не нужная на самом деле. Тогда, весной, когда поняла, что слу­чилось страшное для неё, чего только не делала, разузнавая методы от избавле­ния нежданного плода любви. Ха, любви!.. Траха заурядного а не любви, блин! Подтягивала живот поясами, на самую последнюю дырочку застёгнутыми, по­том просто стала надевать самую свободную одежду, бесформенные балахоны там, а под такой вот одёжиной — узкий поясок. Пыталась бить себя кулачками по животу, закрывшись в комнате и ревя, это было больно, очень больно. Не­сколько раз, пока дома никого не было, принимала ванну: засыпала горчицу в

67

еще кипящую воду и садилась, жжение охватывало ТО место и всё тело, и в пот бросало, но бесполезно. Стройный некогда девичий животик округлялся боль­ше и больше, ненавистный плод и не думал покидать место, где зародился и уж скоро собирался «в люди» выйти, назло своей... матери? Она вовсе не считала себя будущей матерью, потом может быть, когда... Когда по-настоящему по­взрослеет, а пока... Пока только живот растёт и соски начинают набухать, а природа всё ещё думает что делает благо.