roman_dich_pesni_s_temnoy_storony

И в ней вспыхнула ярость за эти слова, подогретая её любимым напит­ком, а когда она в ТАКОЙ ярости, к ней лучше не подходить, и она просто ша­рахнула его бутылкой из-под шампанского по голове. И когда он сполз с табу­ретки и распластался на кухне, ярость удвоилась при виде разбитой башки это­го смазливого, не приспособленного к жизни... И ещё ей захотелось есть («Я хочу тебя скушать!»)... И она схватила нож, лежащий тут же, на столе...

И когда кусок его бедра шлёпнулся на сковородку, он застонал, приходя в себя, и она опомнилась...

В квартире воняло горелым мясом.

Кишочки

Братья ушли. Давно нет...

А то, что они принесли вечером... Остался он, осталась часть живота... Остальное они бабушке понесли и маме, в соседний подвал... Как будто я не хочу есть! Мне тринадцать и я постоянно голоден. Вы в этом возрасте тоже, небось, не прочь были покушать?!

Цементный пол подвала холодит мои босые ноги. Вытягивая кишку за кишкой, я задумчиво отскребаю от них невкусное содержимое, и в рот. Зубы у меня молодые и крепкие, но слизистую оболочку кишочек долго приходится жевать.

83

— Кр-р-р-а-а-анг! — это скрежещет замок подвала. Кто-то взламывает

его, слышны возмущённые возгласы. Мой обострённый нюх распознаёт нали­

чие снаружи четверых — двух женщин и двух мужчин. Я даже улавливаю пря­

ный запах пота от одной из них, и рот непроизвольно наполняется слюной.

Срезаю с ребра обескровленную полоску мяса — и в рот, и ещё, ещё... Мало ли, захотят отобрать... КТО ИХ ЗНАЕТ. Слышны голоса снаружи:

— А кто их знает, беспризорники какие-то... — мужской нетрезвый голос. И скрежет железа о железо.

— Как вы не понимаете, — гневный женский, грудной. — Это же дети! Де-ти! Такие же, как ваши, как мои, как вон товарища лейтенанта!

Я вытягиваю очередную кишку, торопливо вспарываю, отчищая от дерь­ма, и начинаю усиленно жевать. Обладательнице густого голоса вторит ещё один женский, писклявый:

— Да-да-да! Это — будущие граждане нашей страны.

Дверь моего подвала распахивается, и я замираю. Ветер доносит запахи улицы — цветущего тополя, выхлопа автомобилей. По лестнице в подвал спус­кается вереница людей: впереди милиционер, следом две тётки: толстая и ко­ротконогая, с глупым лицом, бусами и кожаной папкой в руках, и вторая — ху­дая и маленькая. Замыкает шествие слесарь ЖЭКа, вечно пьяный. Спускаются... Нет, они пытаются спуститься. Увидев меня, лейтенант-милиционер встаёт столбом, ловя ртом воздух и судорожно хватаясь за кобуру, худая тётка, заве­рещав, кидается обратно, чуть не сбив с ног слесаря, тот едва успевает ухва­титься за косяк двери.

А толстая, выпустив из рук папку, широко выпучивает глаза, и вдруг принимается блевать. До меня доносится запах полупереваренного сытного завтрака в сочетании с резким ароматом желудочного сока. Я судорожно сгла­тываю очередной кусок.

84

Такой переполох!.. И ради кого? Ради меня, худого босого мальчишки, стоящего посреди подвала с куском полусъеденной человеческой кишки, и напуганного не меньше их!..

Он никому не мешает. Он уже долго тут лежит, вздулся весь, смрад не­выносимый.

Мимо люди проходят, косятся брезгливо на опухшее потемневшее лицо, покрытое прозрачными потёками гноя, на полупорванный живот... Одного впе­чатлительного очкарика аж вырвало, когда увидел кишащих на трупе ослепи­тельно—белых опарышей. Эх, интеллигенция!..

А мухам весело! Вон, целый рой над ним кружит, такие жизнерадостные, аж завидно — зелёненькие, синенькие. Красота!

Его берегут тщательно: когда ватага ребятишек пыталась, было играть около него, палочками тыкать в живот там — бдительные прохожие отогнали глупых детей. Заводиле даже уши надрали.

Старушки на скамеечке неподалёку судачат, особенно когда весенний ве­тер доносит запах:

— Дак похоронить бы! А то не по-людски как-то!...

— Ладно, Петровна, чего взъелась-то напрасно? Мешает он тебе? Лежит и пускай себе... Нас-то не трогает...

— А чей он?

— Да, по-моему, этих... Из двадцать третьей квартиры.

— Не, внучка посылала к ним, говорят, не наш...

— Да и ладно. Мух только много.

— Что вы всё о нём-то? Вон вчера по местному-то говорили... — и начи­нается обсуждение телепередачи.

Полицейский Викторов приходил, участковый. Попинал в ещё уцелевший бок.

— Лежишь? Ладно, жди, скоро приедут, заберут.

85

А не едет никто. И в самом-то деле? Валяется себе возле тротуара, на га­зончике, среди полустаявшего снега и жухлой прошлогодней травки, солнышко весеннее греет, хорошо как!

И никому не мешает.

И ладно.

86

Содержание

Белый треугольник 1

Её личный бог 4

Идиллия усопших 8

Боль на клавишах 11

Застолье 12

Кровью захлебнёшься 17

Лошадиные головы 23

С бритвой 33

Черви 42

Птицы для жертвоприношений 49

Подселяющийся 52

Ступень Знания 57

Подарок комиссара 59

Леркины сны 62

Как уладить недоразумение 67

Бесовская любовь 69

.. .И словно уходили на миллионы километров 73

Аппетит 79

Кишочки 83

87