Читаем Роман Флобера полностью

Вокруг ходили какие-то непонятные существа в костюмах инопланетян, динозавров, мышей, макдоналдсов и прочей нечисти. В полотняных палатках давали подписывать петиции в поддержку какой-то резолюции американского конгресса. Причем у палаток стояли очереди из наших людей, жаждущих поддержать свободу выбора американцев. Все это мероприятие происходило под надзором гвардейцев, бьющих в барабаны, в форме времен войны Севера и Юга. Со стороны это напоминало, ну, скажем, очередь крепостных крестьян, идущих по доброй воле к барину на порку. Да, очень занимательно было и то, что за кока-колой тоже стояла огромная очередь. Хотя в тридцати метрах, за территорией парка можно было купить то же самое в любом ларьке. Как тут не задуматься о загадочной русской душе?!

Пока я из любопытства шнырял в поисках приключений, Вероника с Раввинкиным уже расположились на травке. И оживленно беседовали, точнее Андрей размахивал руками, а девушка только кивала. Подходя, я услышал только концовку их дискуссии.

– Да все бабы шлюхи! – обреченно опустив шнобель в пластиковый стаканчик с водкой, выдохнул Андрюха.

– Ну не скажи, не все, – воодушевленно отвечала ему перевоспитываемая проститутка Вероника. – Я вот, например, мечтаю всю жизнь любить только мужа и умереть в один день…

– Как Чаушеску! – внес некоторую пошлость в их одухотворенную беседу я. – Мне-то хоть немножко оставьте.

– Вот-вот, – несколько оживился Раввинкин. – Кстати, о Чаушеску! Вчера приходит ко мне в гости сосед Саша. С пятнадцатого этажа. Невменяемый. Как обычно. Принес водку. Выпили-закусили. Я ему: «Скажи, Александр, почему у тебя дома никаких животных нет? Ты что, их не любишь, что ли? Вот у меня кошка Муся, например, есть».

А этот идиот выпучил глаза и говорит: «А я сам животное!»

Ну, конечно, выпили еще. Я уж давно забыл, о чем говорили. Прошло около часа. Саша собрался идти в магазин. Перед самой дверью резко обернулся и, словно очнулся, выпалил: «Млекопитающее!»

А ты говоришь, Чаушеску!

Я выпил водки. Потом еще.

К моему уху склонилась Вероника и несколько испуганно зашептала:

– Коль, а он правда, что ли, работает на телевидении?! Продюсер по новостям на самом главном канале?!

Я утвердительно дернул головой. Вероника тоже, но в другую сторону. Типа, ох!

Раввинкин жил какой-то автокефальной жизнью. То разговаривал сам с собой, то вдруг требовал нашего повышенного внимания к высказанной им очередной околесице.

– Ну вот, я и говорю. Значит. Чем отличается нормальная женщина от шлюхи. Объясняю. Нормальную женщину можно купить, не знаю, любовью, искренностью, самопожертвованием, да даже деньгами, в конце концов, ничего дикого! А шлюху купить нельзя, ее только можно взять в аренду! Вот я и говорю. С женщинами, значит, надо вести себя как с кавказцами! Если в начале общения, при знакомстве, ну, когда первый раз трахнул, понимаешь меня, дал слабину, все! Будут считать тебя мурлом тряпочным, сядут на шею и вообще! А если показал силу и мощь или хотя бы равнодушие, то будешь уважаемым человеком. Почти пионером-героем! А то тут звонит одна шлюха из борделя любимого, ну, на Рождественском бульваре, ты знаешь, и говорит, так взволнованно прям: «Андрюшенька, милый, я так по тебе соскучилась, так хочу тебя видеть… Давай хоть ненадолго встретимся, ну хоть по две пятьсот!» Это как называется?! Скажите мне, ну где интимность существования?! Где самообитание души и сердца?!

Дальше его вообще понесло в глубь веков. Он непостижимым образом связывал свою непреодолимую тягу к борделю на Рождественском с тем, что, по архивным данным, именно там был ранен князь Пожарский во время битвы с поляками в Смутное время.

Между тем веселье в парке набирало обороты. Люди водили хороводы вокруг убогой, отдельно стоящей березки, украшенной маленькими американскими флажками. Наиболее отважные выстроились в очередь к воздушному шару той же расцветки, который на предохранительной веревочке должен был вскорости взмыть в небо.

В динамиках играла миллеровская «Серенада Солнечной долины». Очень уважаемая мной мелодия. Лет десять назад я очень любил кафешку при консерватории. Там был прекрасный тапер. Василий вроде. Или Александр. Когда я заходил, он без слов начинал играть Гленна Миллера. Это было всегда неожиданно, приятно, но вполне объяснимо. Я по пьянке в него столько денег вбухал, заказывая мелодии, что на эти деньги можно было легко содержать Большой симфонический оркестр! Да, между прочим, в этом общепите стоял настоящий рояль Чайковского. На котором, собственно, и бренчал Василий. Или Александр. Рояль в свое время хотели перевезти куда-то в музей, но то ли машины не было, то ли завхоз запил, и его временно поставили в кафе, чтоб потом далеко не тащить. И естественно, забыли. Ну и стоял он там успешно лет шестьдесят. Сейчас не знаю. Давно не был.

– Я тоже хочу на шарике покататься, – заскулила Вероника. – Это же так здорово… Можно я схожу, а?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Классическая проза / Проза