Роман галицкий. Русский король

- Погодь, боярышня, - прошептал он, - потерпи малость. Не до нас ныне. Переждём, когда пир в разгаре будет - тогда авось всё по-нашему повернётся. И ты меня вперёд пусти. Негоже тебе такой-то на глаза князю казаться…

Анна опустила глаза. Прав был Андрей - позорно девке в мужской справе ходить. Иную за ведьму примут, ещё и лютой смерти велят предать, и Роман заступиться не посмеет. Какой же князь признается, что взял в полюбовницы ведьму?

- Вот что, Андрейка, - решившись, зашептала она и сорвала с пальца дарённый Романом перстень, - коли сумеешь перед Романом предстать, передай ему это кольцо. Авось вспомнит, авось признает меня…

Андрей заглянул в умоляющие глаза, всё понял и низко поклонился госпоже.

* * *

Расстарался воевода Угрюм - опустошил для князя бретьяницы, медуши и скотницы. Не покладая рук трудились стряпухи, сбивались с ног чашники. Мало было на столах еды, зато много подавалось медов и браги. Захмелевшие дружинники и бояре кричали неровными голосами, хвастались друг перед другом или льстили князю, поминая прежние заслуги и выдумывая новые. Иные уж спорили, иные орали песни.

Роман сидел во главе стола, и чаша его не оставалась пуста. Как воду, вливал он в себя вино, раз за разом подставлял чашнику, но не брал его хмель. Почудилось ему или нет, но видел он сегодня в толпе знакомые серые глаза. Мелькнули они и пропали, а много бы дал Роман, чтобы вернуть тот миг. Гнал от себя сомнения, пил, не пьянея, отстранённым взором смотрел на хмельные красные лица. Всех бы он их отдал за то, чтобы ещё раз увидеть те серые глаза.

Сквозь крики и гам до его слуха донёсся шум из-за двери.

- Эй, воевода! - крикнул Роман. - Почто лай стоит? Угрюм появился тут же - коренастый, низкого роста муж, вопреки своему имени улыбчивый.

- А не изволь беспокоиться, князь-батюшка, - приветливо разулыбался он, - то парнишка на красное крыльцо взошёл. Певец, сказывает…

- Певец? Зови сюда! - Роману хотелось развеяться, и он был готов позвать хоть черта.

Двое гридней втолкнули в сени Андрея, затрещиной сбили с него шапку. Князь поднял голову, обернулся кое-кто из гостей. Встретившись с тёмными жгучими глазами Романа, Андрей почувствовал, как его прошиб холодный пот.

- Певец, сказываешь? - протянул князь, и глаза его хищно сузились, как у завидевшего дичь ловчего ястреба. - Не звал я певцов. Но, коли сам пришёл, пой. Да смотри! За добрую песнь я тебя пожалую. А за худую и голову снести велю!

Не темно было в сенях, да не признал Роман отрока, хоть и глядел в упор. У Андрея сердце чуть в пятки не ушло - ни единой песни в голове, пусто, хоть кричи. А уже не только князь - бояре и дружинники на него озираются.

- Мне бы, - кашлянув, молвил Андрей, - мне бы чашу мёда… В горле пересохло…

Роман скривился, рассмеялся лающим хриплым смехом.

- Не робок ты, певец, - молвил он, отсмеявшись. - Добро. Пей. А после не споёшь - на себя пеняй! Налейте певцу! - И протянул свою чашу.

Большей удачи не мог и ждать Андрей. Передаваемая из рук в руки, поплыла к нему княжья чаша, полная тёмного стоялого мёда. Приняв её двумя руками, Андрей приник к краю, единым духом опорожнил чашу и, возвращая чашнику, опустил на дно кольцо.

- Теперь пой! - прозвучал приказ. Вздохнул Андрей, зажмурился и начал.

Не было дано ему пение. И двух строк не пропел он из весенней плясовой, как грохнул Роман по столу кулаком.

- Молчать! Не певец ты - лжец и тать! Взять его!

Те же гридни, что привели, набросились на парня, заломили руки назад.

- Княже! - завопил Андрей, упираясь. - В чашу глянь, княже! В чашу!

Чашник как раз лил в неё мёд. Роман бросил на дно косой взгляд… И вдруг, отстранив чашника, запустил в мёд руку.

- Стой! - взвился с места.

Враз стих пир. Державшие Андрея гридни застыли, разжав руки, - так страшно изменилось лицо Романа. Все окаменели и замолкли, словно проглотив языки. Андрей упал на колени. Лицо Романа подрагивало, горбатый нос хищно кривился, в горле клокотало.

- Где она?

- Тамо, - выдохнул Андрей шёпотом. - У ворот…

- Веди!

Тяжело, как подстреленный, опустил он на стол кулак с зажатым в нём кольцом и стоял, белый, гневный, окаменевший, а Андрей, сорвавшись с места, не умчался вон из терема. И стоял так, пока не вернулся парень в сени, таща за руку Анну.

Те самые серые глаза, родные, далёкие и такие близкие, взглянули на Романа из-под шапки, и он выдохнул, протягивая руки:

- Аннушка!

И она вскрикнула и, расталкивая гостей, бросилась к нему, козой вскочила на лавку, пробежала по столу и спрыгнула в его распахнутые объятия.

3