Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

…Девочка очень нервная. Замкнута, с ребятами не общается. Очень любит ласку. Хорошо учится. Серьезно больна.

…Мальчик очень упрямый, ввязывается в чужие разговоры, грубит, никогда не считает себя виноватым. Осмотрен психиатром — задержка психического развития. Имеет средние способности. Любит работать в столярной мастерской и в теплице.

…Особых качеств характера не наблюдается. Несерьезен. Улыбается по поводу и без повода. Одевается небрежно. Ребята часто подражают ему.

…Девочка общительная, аккуратная, никогда не наденет грязного платья. Учится хорошо, но общественной работы в классе не вела, т. к. всегда боялась ответственности.

«Боялась ответственности»? Это о Даше Сергеевой. Несколько дней назад девочка написала первое в жизни заявление. Шариковой ручкой, на листочке, наспех вырванном из тетради, Даша вывела: «Прошу лишить материнства мою мать». Когда отдавала заявление, тихо добавила: «Если бы она еще сюда не таскалась. Позорит меня. Нет у нее ни стыда, ни совести».

Какой мерой измерить отчаяние ребенка, выстрадавшего, выносившего в сердце противоестественное человеческой природе решение? Когда она приняла его? Не тогда ли, у окна, в теплом переходе, когда стояла рядом с матерью и слушала ее бессвязное бормотание? Ребята вынесли стул Дашиной маме, и она, неопрятно одетая, со следами тяжелого запоя на лице, сидела на виду у всех, плакала, странно жестикулировала и повторяла в который уже раз про несчастья, что каждый день сваливаются на ее больную голову. Даша стояла рядом, не поднимала глаз и мучилась недетской мукой.

В день, когда мы приехали в Лесное, моему сыну было шесть лет два месяца и семь дней. Мой мальчик родился 18 июля в 18 часов 10 минут в старом родильном доме на Арбате. За несколько месяцев до его рождения мне исполнилось тридцать лет. Шесть лет, два месяца и семь дней вершилось таинство материнства, самое великое таинство на свете.

Отрезок жизни, связанный с появлением сына на свет, я прожила мучительно тяжело и оглушительно счастливо.

Рождение сына совпало с золотой порой жизни, завершило, увенчало удивительный ряд лет, неповторимые 60-е годы, с их страстями, свежим ветром, когда теряли головы от безумных идей, безоглядно верили в завтра, дышали легко, свободно, взрослели в делах, поступках, торопились, лезли на рожон: «Кто, если не я?», пели самые лучшие песни, говорили ночи напролет, терзались собственным несовершенством, а душа болела за державу, а державой был Норильск, маленький город за Полярным кругом, закутанный в высокие снега и открытый ледяному ветру с океана. В 60-х рождалась надежда. В 60-х появлялись на свет наши дети.

ИЗ ПИСЕМ ДРУЗЕЙ:

…Что у тебя случилось? Что за непонятное письмо? Какой ты все-таки неоткровенный человек. Боишься. Чего боишься? Кстати, если тебе вдруг станет стыдно за письмо, которое ты написала, будь уверена, никто ничего не узнает, и я никогда не напомню тебе о нем.

Нельзя, пойми, нельзя вгонять себя в железные тиски. Надо быть проще. Хватит тебе жить чужим отсветом. Неужели ты не стоишь любви? Парадокс какой-то. А кто виноват? Только ты сама. Ты дорогой мне человек, но иногда я тебя ненавижу. И все-таки если я тебе нужен — напиши мне по-человечески просто и понятно. Кажется, за откровенность со мной ты никогда и ничем не расплачивалась.