Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

Иришка промолчала, и Док поспешил прочь. Володя наклонился вперед, потянул, но санки словно прилипли к снегу. Иришка топталась рядом, сопела, шептала что-то.

— Что же ты? Будешь тащить или нет? — спросил Володя у девчушки.

— А я тащу-тащу, стараюсь, а они не тащатся! — пропищала Иришка.

— А ну, взяли!

Что-то выкрикивая, подгоняя друг друга, мальчик и девочка одолели горку и подошли к воротам. Снег тут был накатан, утрамбован, везти стало легче, и они оба задышали ровнее. «Если бы не она, — подумал Володя, — не довез бы. Ну и моряк! Словно чугунный». Он поднял глаза. Иришка тоже. Поправляя шапку, сползшую на брови, глянула вперед и вскрикнула: на фиолетовом снегу грудами лежали большие и маленькие фигуры.

— В ров! В ров! — слышался отвратительный голос Дока. — Везите ко рву.

Размахивая руками, он суетился, покрикивая на людей, и то кому-то помогал подтащить умершего, то отвозил пустые санки к дому, где в распахнутом белом полушубке стоял и курил громадную «козью ножку» тряпичник дядя Вася. Порой он что-то коротко и сердито говорил Доку, тот внимательно выслушивал «компаньона», быстро-быстро кивал и с еще большей энергией принимался за свою работу. Володя с завистью поглядел на груду санок, уложенных у стены дома, и побрел в глубину кладбища.

Вскоре они добрели до края глубокого рва: мерзлая земля была взорвана динамитом. На дне рва, рядышком, будто прижавшись друг к другу, лежали сотни замотанных в тряпки промороженных тел.

— Приехали, — сказал Володя. — Прощай, моряк.

— Спи спокойно, — добавила Иришка, — Ты тут не один.

Они повернули санки боком, наклонили их, труп со стуком скатился вниз и упал поперек рва. Иришка покачала головой. Володя потоптался на месте, вздохнул и осторожно спустился в ров. Простыня, которой был замотан моряк, раскрылась; на большом, крепко сжатом кулаке с синей наколкой у запястья было изображено солнце, поднимающееся из волнистого моря, летящая чайка и написано: «Здравствуй, мое море!» — вверху над солнцем и «Я еще вернусь, моя суша!» — внизу. Володя присел возле моряка, дотронулся до синего солнца… Океан, джунгли, коралловые острова… Неужели все это было в его жизни? И вот он мертв… Но ничего. Корабли не останутся без экипажей. Другие люди придут им на смену!

— Ме-ерзну, — тоненько проныла вверху Иришка.

Напрягаясь до стона, Володя уложил моряка рядом с другой белой фигурой, прикрыл простыней и полез по откосу. Иришка протянула руку, он поймал ее пальцы, которые даже через перчатку и варежку казались связкой тоненьких палочек, выбрался из рва.

Солнце садилось. Густо-синие тени ползли по снегу. С каждой минутой становилось холоднее, и когда Володя вдыхал воздух, то в носу и гортани ломило, а в груди очень чесалось и пекло, и хотелось кашлять, но он сдерживал себя.

Все же он закашлялся и кашлял долго, в груди что-то рвалось с болью. Все закачалось, поплыло.

— Э-ээ… да вы, мой друг, сильно простужены, — услышал он за спиной ненавистный голос и поднял голову; он и не заметил, как Док подошел к ним. Скинув варежку, тот прижал свою ладонь ко лбу мальчика. — Нуте-ка, нуте-ка. Вам необходим постельный режим, а на ночь горячего молочка с медом или — малинку. — Док так близко наклонился к нему, что мальчику показалось: сейчас он поцарапает его своим острым носом.

— Вы дезертир, да? — спросил Володя. — Все воюют, а вы?

— Я попрошу вас не дерзить! — закричал Док, а потом, наклонившись, ухватился за штанину на своей правой ноге, потянул ее. Из валенка вылезла плохо обструганная деревяга. — Инвалид я, видите? Отдайте же санки!

Опустив штанину, Док с такой силой дернул санки, что Володя упал на твердый снег, ударился головой, и все исчезло: отвратительное лицо, серая деревяшка в широком валенке, небо… На какое-то мгновение он потерял сознание и потому не чувствовал больше ни холода, ни жжения в груди и боли в желудке, ни страха. Ничего. Затем ощутил, что кто-то трет ему щеки и услышал плачущий голос девочки.

— Володя, Воло-одь! — звала она и прикладывала к его лицу жесткие колючие комки снега. — Что ты, а?

Он открыл глаза и увидел над собой маленькое, сморщенное, плачущее лицо. Во рту было солоно. Володя сел, покачал головой и сплюнул: зуб шатался. Володя потолкал зуб языком, и тот легко, как зрелое семечко арбуза, выпал из десны, а Иришка, присев рядом, обхватила его голову руками и торопливо запричитала:

— Ты жив, да? Жив? Он ка-ак дернет санки, а ты ка-ак рухнешь. Володя, он наши санки увез, санки. Ну что же ты?

— Я ничего, — пробормотал Володя, в голове больно постукивали молоточки.

Он оглянулся и увидел Дока, увозившего санки. Володя встал, пошатываясь, побрел вслед за Доком и срывающимся от ненависти и слабости голосом крикнул:

— Отдай наши санки, сволочь!