Роман или жизнь

Рассказывала как-то она одну историю, о том, как совсем молоденькая еще, заступила она на дежурство в ночную смену на железнодорожном переезде. И пришел к ней один из жителей поселка, рядом на обочине он весь день косил траву для своей скотины, и попросил оставить косу в ее будке до завтрашнего утра, чтобы не нести лишний раз ее домой. Бабушка разрешила ему, и тот поставив ее в угол, отправился домой вдоль путей. Но далеко уйти не успел, не заметил он приближающего поезда и прирезало его насмерть на ее глазах. Ничем она ему помочь не могла – не докричаться до него, не предупредить машиниста, только лишь после всего случившегося по телефону вызвать местного фельдшера, да участкового.

Тело забрали, страсти улеглись, вернулась бабушка в свою будку, а там коса покойника стоит, и перед смертью он вернуться за ней обещал, как накрыл ее страх сильнейший. Каким-то образом через проезжающих шоферов попросила она на работу позвать свою мать, мою прабабушку, та прибежала и дежурили они всю ночь вместе в этой будке, рядом с косой покойного. Проревелась я тогда всю ночь, говорила нам бабушка. Но когда пришла следующий раз на работу, косы в углу уже не было, и не спрашивала она ни у кого про нее, думала родственники забрали. Так она всю жизнь на том переезде и проработала до самой пенсии. Вот такая она железная дорога дарила людям работу и пропитание, важность они чувствовали, рядом с ней проживая, все-таки не какая-то деревня, а целая станция, но и человеческие жизни при этом она регулярно отнимала, принося в дома огромное горе, а если не убивала, то страшно калечила. Так что всегда у меня грустные мысли в голове, глядя на две рельсы, лежащие на шпалах, и в тех металлических скрипах, что слышу я по ночам в своей квартире от ближайшей горки, мерещатся мне стоны тех, кого железная дорога с этого света забрала.

От воды шла приятная, расслабляющая прохлада. По реке каталось множество различных аппаратов от простых надувных лодок, до громких катеров, оно и понятно, центр города. Кричали чайки и солнце медленно приближалось к закату, ветра почти не было. Хотелось еще остаться и стоять здесь до самой темноты, но нужно было идти, ведь мне еще долго добираться до своего дома по вечернему городу, узкие улицы которого в это время были насыщены пробками и заторами. Я выбрался с берега до ближайшей остановки общественного транспорта и запрыгнул в автобус, следующий до моей конечной. Несмотря на то, что некоторые пассажиры стояли – в салоне были свободные места, и я с радостью сел на одно из них, расположенное у окна. Ноги мои слегка гудели от тяжелого рабочего дня, я откинулся на спинку сиденья и моментально уснул.

Разбудило меня чувство опасности, я мгновенно подскочил с кресла, кое-кто из пассажиров удивленно взглянул на меня. Я стал, спросонья, озираться по сторонам, но поняв и осознав, что также нахожусь в автобусе, успокоился и опустился на свое сиденье, затем повернул голову в окно автобуса, чтобы не встречаться с сердитыми глазами, обративших на меня внимание людей. Мы стояли на светофоре, рядом с автобусом на дороге находился огромный черный джип, я небрежно заглянул в его окна и на переднем пассажирском сиденье машины обнаружил Регину. Она о чем-то разговаривала с водителем джипа, которого самого видно не было, лишь только его массивная правая рука с толстым, золотым обручальным кольцом и в дорогих золотых часах, нахально трогала бедра Регины, иногда целиком забираясь под ее платье.

Регина неожиданно прекратила болтать, она явно что-то почувствовала, и тут же ее взор устремился прямо в мои глаза. Она молча смотрела на меня, я тоже не мог отвести от нее глаз, замерев и не дыша. В ее взгляде что-то читалось, она искала, искала крупинки счастья во мне, но не найдя ничего, будто бы до конца убедившись, что она разрушила во мне все, все без остатка, мою жизнь, мой брак, мое счастье и любовь, она полностью потеряла ко мне интерес и безразлично отвернулась, снова продолжив непринужденно болтать с владельцем огромной, волосатой руки, вальяжно гуляющей по ее телу. Только вот ее тело, раньше никак не реагирующее на эти грубые касания, теперь с жадным трепетом стало отзываться на его прикосновения, приглашая тем самым все чаще прикоснуться к ней, в самых немыслимых местах, мне даже казалось, что через все стекла, разделяющие эту картину, я слышу стоны, ее протяжные стоны, которые она издавала, когда делала счастливым меня.