Интересна догадка О. Ронена о появлении имени этого персонажа в МиМ из романа Л. Леонова «Скутаревский», где «пули достойный прохвост» Штруф предлагает любителю игры на фаготе Скутаревскому старинный помер — инструмент, предшествовавший фаготу: «Я смею догадываться, что это и есть первое творение того великолепного мессера Афранио дель Альбинеси, каноника, который впервые догадался перегнуть трубку неуклюжей бомхарты пополам и сложить ее наподобие связки: фаготто. Отсюда и название!» (Леонов 1933: 166–167).
В сочетании с другими деталями произведений Леонова, имеющими отношение к МиМ (ср. использование в этом же фрагменте рядом с именем Афрания фагота и фаготто как возможную отсылку к Коровьеву, комментарий к имени Гелла, а также серьезный интерес Булгакова к творчеству Леонова, сказавшийся в упоминании его эпиграмматического имени Лесосеков среди наиболее известных литераторов, книги которых читает главный герой «Записок покойника») — это предположение представляется весьма убедительным.
В романе Афраний впервые появляется не названным по имени во 2-й главе, когда после беседы с первосвященником Каифой Пилат тайно встречается в затененной от солнца комнате с человеком, «лицо которого было наполовину прикрыто капюшоном, хотя в комнате лучи солнца и не могли его беспокоить» (5, 40). Второй раз, и вновь в ореоле таинственности, он как «человек в капюшоне» присутствует при казни Иешуа.
Некоторые исследователи (Б. Гаспаров) пришли к выводу, что Воланд, присутствовавший, по его собственным словам, в Ершалаиме инкогнито, скрывается именно под маской Афрания. В пользу этого довода говорят всезнайство и всемогущество начальника тайной полиции, сама пространственная схема его появления в 25-й главе (он поднимается откуда-то снизу, как будто из бездны, и удаляется туда же), особая отмеченность голоса (пусть даже голоса у них разные — у Воланда бас, а у Афрания «высокий приятный голос»).
Именно Афраний следит за свершением казни и проверяет, мертв ли Иешуа. Понятно, что он играет важную роль в окружении Пилата, однако его имя и должность читатель узнает только в 25-й главе, когда он появляется во дворце Ирода.
у Булгакова сложилась определенная традиция изображения сотрудников тайной полиции. Это, как правило, люди, на горе всем остальным отлично знающие свое дело и видящие простых смертных насквозь. Так, в повести «Роковые яйца» у сотрудника ГПУ Васеньки глаза непроницаемы, скрыты «дымчатым пенсне». Однако в нужный момент из-под пенсне появляются «вовсе не сонные, а изумительно колючие глаза» (2, 69). Та же метаморфоза происходит время от времени и со взглядом Афрания (5, 294). В этих описаниях заложена несомненная ирония, в подкладке которой проглядывает опора на известный анекдот о том, что рентген изобрели в России, поскольку Иван Грозный говорил боярам, что видит их насквозь. Эта метафора использована и при описании «конферансье» в главе 15-й: «Ведущий программы уставился прямо в глаза Канавкину, и Никанору Ивановичу показалось, что из этих глаз брызнули лучи. Пронизывающие <…> насквозь, как бы рентгеновские лучи» (5, 164).
характерно, что в творчестве Булгакова крупные чины секретных служб (Дубельт, Афраний, большой чин НКВД в набросках пьесы «Ричард I») наделены привлекательными чертами: умом, проницательностью, прозорливостью, лукавством, иронией, наблюдательностью, что не отменяет их принадлежности к зловещей организации. Приятное и «опрятное» лицо Афрания имеет одну настораживающую деталь — «странноватые, как будто припухшие веки» (5, 293), вызывающие в памяти образ гоголевского Вия (ср. также «нарушающие» добродушие глаза, «внезапно и в упор» взглядывающие на собеседника (5, 294). В окружении Булгакова «странные вспухшие глаза», согласно записи Е.С. Булгаковой, были у Лежнева, с которым судьба сталкивала писателя не раз и до его ареста и высылки в 1926 г., и по возвращении в Россию в 1935.
по-видимому, эта деталь была заимствована Булгаковым из новеллы А. Франса «Прокуратор Иудеи», где состарившийся Пилат и его приятель Ламия, возлежа на ложах, едят среди прочего «лукринские устрицы» (Франс 1958/2: 666). Заинтересовавшись этой экзотической деталью, Булгаков, очевидно, перепроверил ее, так как в «Материалах к роману» записан вопрос, после которого часть листа оторвана: «Мог ли Пилат есть устрицы?» (562-8-1-23 об.).