эти слова Иешуа в полной мере разделял Булгаков, чему сохранилось несколько свидетельств (Ермолинский 1990: 42; Воспоминания 1988: 293–294). Мотив робости, трусости, бессильной ярости героя и последствий его поведения пронизывает многие тексты писателя («В ночь на 3-е число», «Красная корона», «Белая гвардия» и др.). Актуален этот мотив и в автобиографическом плане. По свидетельству П.С. Попова, Булгаков беспрестанно корил себя за приступы робости. Так, в письме П.С. Попову от 14 апреля 1932 г. он признавался: «В прошлом же я совершил пять роковых ошибок. <…> Но теперь уже делать нечего, ничего не вернешь. Проклинаю я только те два припадка нежданной, налетевшей как обморок робости, из-за которой я совершил две ошибки из пяти. Оправдание у меня есть: эта робость была случайна — плод утомления. Я устал за годы моей литературной работы. Оправдание есть, но утешения нет» (Булгаков 1989: 230).
Отметим, что Г. Эльбаум возводит комментируемую фразу к «Алкивиаду I» Платона, имея в виду фрагмент диалога:
Булгаков помещает Пилата в ситуацию эзотерической игры двоих посвященных, ставкой в которой становится жизнь Иуды. Пилат берет на себя две роли: явную — прокуратора, т. е. самого осведомленного в Иудее человека, пекущегося о благе своих подданных, и скрытую — вдохновителя убийства и создателя мифа о самоубийстве Иуды. Начальник тайной полиции Афраний выступает внешне в роли исполнительного подчиненного прокуратора, а на деле — его сообщника и организатора убийства.
Игра ведется с привычным расчетом на возможное чужое присутствие, поэтому к теме Иешуа прокуратор подходит исподволь, всячески подчеркивая ее незначительность. Афраний, однако, понимает Пилата без слов.
согласно Евангелию от Матфея, Иуда раскаялся и возвратил деньги первосвященникам, бросив их в храм и сказав: «Согрешил я, предав кровь невинную» (Мф. 27:3—10). Акт раскаяния предшествует здесь самоубийству. У Булгакова эти слова включены в версию Афрания о дальнейших событиях.
в середине сцены происходит любопытная смена ролей: Пилат вуалирует задачу убить Иуду под поручение охранять его ввиду получения тайных сведений об опасности для его жизни. Иными словами, теперь он как бы становится на место начальника тайной службы. По сути, он диктует Афранию и время убийства («сегодня ночью»), и способ (Иуду зарежут), и даже сопутствующие обстоятельства, такие, как возвращение денег Кайфе. В том же эзотерическом плане происходит и оплата будущего убийства, замаскированная под возвращение Афранию долга.
завуалированный приказ, по сути, благословение на убийство в годы работы над романом используется Булгаковым еще раз, в пьесе «Александр Пушкин». Такой же негласный приказ не мешать дуэли, обрекая тем самым Пушкина на гибель, дает шефу жандармов Дубельту глава тайной полиции Бенкендорф: «Извольте послать на место дуэли с тем, чтобы взяли их с пистолетами и под суд. Примите во внимание, место могут изменить». И еще раз, чтобы быть верно понятым, повторяет: «Примите меры, Леонтий Васильевич, чтобы люди не ошиблись, а то поедут не туда…» И здесь непроизнесенное распоряжение адекватно понимается послушным подчиненным. Дубельт, оставшись один, показывает, что оправдает надежду на свою «изумляющую всех исполнительность», хотя осознает непоправимость приказа и даже испытывает подобие угрызений совести: «…Буря мглою небо кроет… вихри снежные крутя… Не туда! Тебе хорошо говорить… Буря мглою небо кроет… Не туда…» (3, 492).
Глава 26. ПОГРЕБЕНИЕ