Булгаков создает образ своеобразного евангелиста, человека презираемого уже по его сословной принадлежности. В большой мере именно глазами Левия Матвея читатель видит сцену казни. Запись «смерти нет», которую Понтий Пилат прочитывает на пергаменте Левия и воспринимает как великий завет Иешуа, в действительности лишь окончание фразы, записанной Левием (глава «Казнь»): «Бегут минуты, и я, Левий Матвей, нахожусь на Лысой Горе, а смерти все нет!» Это означает, что апокриф уже создан, и жизнеописание Иешуа теперь будет передаваться именно таким образом. Это оправдывает слова Иешуа о том, что «ничего из того, что там записано», он не говорил.
В финале романа Левий Матвей оказывается в «свете» вместе с Иешуа, словно в подтверждение сказанного Христом: «истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царствие Божие» (Мф. 21:31) и, по всей видимости, как образец почти фанатической преданности учителю. Это качество оказывается одной из наиболее значимых для Булгакова человеческих ценностей — не случайно так велико его презрение к предателям, так же как не случайна награда самоотверженной Маргарите. Таким образом, апокрифический евангелист (а именно таковыми выступают мастер и сам Булгаков) тоже сохраняет надежду на разделение судьбы «выдуманного» им героя.
разработка мотива денег в основном идет в русле сложившейся мифопоэтической традиции, устойчиво связывающей деньги, с одной стороны, с материальным благополучием, с другой — с дьяволом.
В романе явственно ощутимо существование некой «духовной лестницы», восхождение по которой предполагает уменьшающуюся связь с деньгами. Истоки подобного решения темы денег обнаруживаются еще в «Белой гвардии». Вспомним рассуждение Николки о том, что Василиса стал «симпатичнее», когда «поперли» его спрятанные в тайнике деньги: «Может быть, деньги мешают ему быть симпатичным. Вот здесь, например, ни у кого нет денег, и все симпатичные» (1, 419).
Дьявольская сущность денег подчеркнута их связью с демонологическим пластом романа. «А за деньгами он не постоит, — миллионер» (5, 314), — аттестует Воланда Коровьев, устраивающий дождь из червонцев на сеансе Варьете. Сотни этих бумажек «с самыми верными и праведными водяными знаками» (5, 132) оказываются ложными, превращаются впоследствии в резаные бумажки, этикетки с винных бутылок и пр.
В московском сюжете фигурирует немало различных денежных сумм — от гривенника Бегемота до десятков сотен в «контрактах» Воланда и выручке различных касс. Крупными, пяти- и шестизначными суммами располагают у Булгакова «заземленные» герои (бухгалтер в роковой для него день собрал кассу в 21 711 руб.; 249 тысяч находятся на счету у буфетчика, который может устроить «предсмертный пир на 27 тысяч»). Уникальный случай — чудо выигрыша мастером огромной суммы — 100 000 руб. — знак избранничества и предвестие предстоящего ему внеземного пути.
В ершалаимской части МиМ мотив «проклятых денег» репродуцирован в истории предательства Иудой Иешуа. Булгаков сохраняет сумму в 30 монет, ставшую всеобщим символом предательства. Прокуратор счел их «малой» суммой (5, 324), но именно «страсть» Иуды к деньгам, даже к столь «малой» сумме, известная начальнику тайной службы, стала причиной гибели героя. «Проклятым деньгам» противопоставлено полное безденежье Иешуа — знак иноприродности героя. Становясь учеником бродячего философа, отказывается от денег и Левий (сборщик податей «бросил деньги на дорогу» — этот поступок, вызвавший изумление прокуратора, оказывается первым признаком происходящих с героем духовных метаморфоз). В этой связи значима «роскошная» жизнь Маргариты до встречи с мастером («жила роскошно», «не нуждалась в деньгах» — 5, 223) и то, что после встречи она без сожаления ее оставила.
по Фаррару, во время второго допроса Христа у Каиафы двое свидетельствовали, что он хотел разрушить храм, обещая отстроить его вновь в течение трех дней (Фаррар 1893: 505). Эта ситуация проанализирована по Евангелиям и Д. Штраусом, книга которого «Жизнь Иисуса» — признанный источник МиМ (Штраус 1992: 443–444).
Однако ответ Иешуа на вопрос Пилата о разрушении храма, хотя и отсылает ко вполне определенному фрагменту Евангелия от Иоанна («Разрушьте храм сей, и я в три дня воздвигну его <…> он говорил о храме Тела Своего» — Иоан. 2: 18–22), тем не менее звучит не как предсказание собственного воскрешения, а как художественный образ: «Я <…> говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся храм новой истины. Сказал так, чтобы было понятно» (5, 26).
В шестой редакции мотив притчеобразных речей Иешуа подчеркивался: «Ведь я-то говорил иносказательно о храме, а он понял, так же как и другие, это буквально» (562-7-8-43).
«место смоковниц», селение, расположенное на склоне Елеонской горы, где Иисус проводил ночи последней недели своей жизни.