Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий

Однако фигура Рюхина не исчерпывается двойным прототипом. Она становится в романе олицетворением бездуховного, бездарного поэта «второй свежести», что особенно явно просматривается на фоне иронического сопоставления Рюхина и Пушкина. Здесь и напрашивающееся сравнение имен: просторечное имя Сашка как вариант пушкинского Александр, и фамилия, производная от «рюхи», т. е. чурки для игры в городки, которая может быть соотнесена с фамилией Пушкин как образованной от «пушки», также одной из городошных фигур. Да и сама поза, в которой Рюхин застывает перед памятником, — «встал во весь рост и руку поднял» — напоминает о стереотипных советских монументах, ничтожных перед задумчивым «металлическим человеком» на бульваре (в то же время это поза коррелирует с жестом Евгения в «Медном всаднике» — указано Б. Гаспаровым). Эта ничтожность (или безумие, если принять версию Гаспарова) подчеркнута самим мимолетным характером «монумента» Рюхина, который исчезает, как только трогается грузовик (ср. временные памятники общественным деятелям, поставленные в первые послереволюционные годы).

Глава 6. ШИЗОФРЕНИЯ, КАК И БЫЛО СКАЗАНО

Здорово, вредитель! —

фраза содержит отголосок кампании, направленной на разоблачение разнообразных «врагов народа», которая велась в СССР в 1930-е гг. (ср., например: «На заводы придите/в ушах навязнет/ страшное слово — „вредитель“» — Маяковский 1958: 157). Борьба с врагами, как справедливо указывают историки, обрела маниакальный характер. «Коллективному» сознанию обывателя этого времени казалось естественным на каждом шагу сталкиваться с «вредительством» и «шпионажем». Вредительство, противопоставленное готовности честного партийного героя служить праведной идее в праведной стране, стало штампом литературы и кинопродукции эпохи, полностью отвечающим утверждению о нарастании классовой борьбы в стране. Булгаков многократно обыгрывает эту особенность эпохи на страницах МиМ. Так, в начале романа Бездомный — типичный представитель «народонаселения», охваченного манией преследования, именно поэтому он называет вредителем врача, в поэте Рюхине видит «типичного кулачка» и предлагает сдать «иностранного» профессора в ГПУ. Вредителями, согласно стереотипу эпохи, были и иностранные граждане.

белогвардеец —

после крушения белого движения многие его участники оказались в эмиграции. В сталинскую эпоху в советской России слово «белогвардеец» стало политическим ярлыком, означавшим принадлежность к враждебному большевистской идеологии классу.

Белогвардейцы, бывшие «свои», а теперь «чужие», приравнены к «шпионам», «врагам», «иностранным вредителям». Даже убийца Пушкина Дантес оказывается, с точки зрения Рюхина, белогвардейцем, убившим поэта: «…стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие…» (5, 73). Б. Гаспаров справедливо связал размышления Рюхина со строками Маяковского «Сукин сын Дантес!/Великосветский шкода!/Мы б его спросили: — А ваши кто/ родители?/ Чем вы занимались до/17-го года?<…>» (Гаспаров 1994).

Жизненная позиция самого Булгакова и характер его произведений (особенно романа «Белая гвардия» и пьесы «Дни Турбиных», посвященных революции и Гражданской войне), резко выпадающих из понятия «свой», сделали самый облик писателя эмблемой «белогвардейца». О своем назначении во МХАТ после известного звонка Сталина Булгаков сказал любопытствующему лицу, как о «штатной должности контрреволюционера с хорошим окладом». Осведомители в оперативных сводках без устали твердили о «презрении» Булгакова к советскому строю, о «белогвардейском духе» его сочинений. Критика вторила им, обрекая Булгакова на вынужденное молчание. Так, к 1930 г. все произведения Булгакова были запрещены, и он был вынужден обратиться с письмом к Правительству СССР (от 28 марта 1930 г.) с просьбой выпустить его за пределы страны, ибо все его «усилия стать над красными и белыми» завершились лишь тем, что он получил «аттестат белогвардейца-врага» (выделено Булгаковым — 5, 447).

Иронично-горькое отношение писателя к постоянным обличениям белогвардейцев советской пропагандой в ранних редакциях МиМ было более чем прозрачным: в коридоре психиатрической клиники Иван Бездомный встречал больного, который «засверкал глазами, указал перстом на Иванушку и возбужденно вскричал:

— Стоп! Деникинский офицер!

Он стал шарить на пояске халата, нашел игрушечный револьвер, скомандовал сам себе:

— По белобандиту огонь!» (Булгаков 1992: 101).

«Взвейтесь!» да «развейтесь!»… —

произведение, сочиненное Рюхиным «к первому числу», т. е. к празднику 1 мая, — отсылка к известному тексту комсомольского поэта А. Жарова (1904–1984), автора книг «Красная гармошка», «Песня юных пионеров» и др. В контексте романа соотнесен с Маяковским и Безыменским. Узнаваемое слово «взвейтесь» — из «Песни юных пионеров» («Взвейтесь кострами, синие ночи!»).