Роман межгорья

Никто не заметил на его лице ни тревоги, ни сомнения. На прощанье, уже отъезжая, он крикнул Синявину:

— Вечером встретимся в конторе. Руководите комиссией.

IV

Караташ нерадостно встречал гостей. Внезапно разнесшийся слух о приезде комиссии, которая собирается перекрыть Кзыл-су и уничтожить обитель мазар Дыхана, взбудоражил темные силы кишлака. Мазар Дыхана — это доходы баев, ишанов. Тысячи людей со всех концов Ферганы тянутся сюда по горным тропкам и останавливаются в Караташе. Рынок шумел ежедневно, как в праздник, и многие жители кишлака получали от этого доход, который исчезнет, если обитель будет закрыта, разрушена. А главное — обитель мазар Дыхана. Как это смеют неверные нарушать их покой? Недавно сюда перенесли мединский коран, и весть об этом разнеслась по всей Ферганской долине…

И жители кишлака решили предложить комиссии убраться подобру-поздорову, с тем чтобы больше сюда не возвращаться.

Мулла-дехканин важно зашел в помещение конторы, помедлил немного, а потом обратился к Синявину. Жизненный опыт подсказал ему, где надо искать начальство.

— Канешьна, ви гаспадин таварич инженер будишь? Мая, канешьна, мал-мала дели есть…

Синявин в это время разговаривал с врачом Храпковым и не сразу понял, что к нему обращаются. А поняв, он улыбнулся и обратился к дехканину на отличном узбекском языке, сильно удивив его этим.

— Комиссияга питадир таклиф килмакчы-ызми?^[15]

— Шундай^[16]. Честные жители Караташа и я вместе с ними просят уважаемую комиссию еще сегодня выехать из Караташа и своим присутствием не нарушать ночью покой мазар Дыхана.

Это было сказано в чрезвычайно вежливой форме, но весьма решительно. Покрасневшее лицо дехканина отражало бурю, которая бушевала в его душе.

Синявин растерянно улыбнулся и подозвал к себе Касимова. Но и без того взволнованное лицо дехканина и озабоченный вид Синявина привлекли внимание членов комиссии, находившихся в комнате.

А со двора поодиночке входили в комнату на помощь своему парламентеру жители Караташа. Воздух в комнате становился тяжелым, и некоторые члены комиссии, не переносившие удушливого запаха баранины и чилима, уже направились к выходу.

В открытую дверь с улицы долетал вечерний призыв далекого суфи, словно музыкальное сопровождение драматической сцены, происходившей в конторе строительства.

— Аллагу акбар… Аллагу акбар… Алла Мухаммадан рассул алла… Ллоиллага иллалла…

Из членов комиссии в комнате остались только Синявин, представитель ЦИК и врач Храпков. Дехкане напирали на стол, но молчали — ведь у них есть уполномоченный.

— Почему вы не хотите, чтобы мы здесь заночевали? — с удивлением спросил инженер Синявин. И у дехкан сразу развязались языки. Перебивая друг друга, они бросали слова, голоса их смешались, и в комнате стоял сплошной гул, понять что-либо было невозможно.

Синявин очень сожалел о том, что до сих пор не приехал Саид-Али Мухтаров. Стараясь добиться толку, он закричал: «Замолчите!» — и предложил мулле-дехканину рассказать обо всем по порядку.

А что он им скажет? Он такой же несчастный дехканин, как и все. Он добывает себе кусок хлеба мелкой торговлей коврами, и ему безразлично, о какой комиссии идет речь. Общество сказало ему: «Иди», — он и пошел. Сказали ему: «Предложи им сегодня же выехать из Караташа», — он так и сделал. А если мулла инженер хочет узнать поподробнее, пусть расспросит у самих дехкан, они стоят у него перед глазами.

Снова шум сотни сильных, окрепших в горной тишине голосов. В этом шуме ничего нельзя было разобрать. Одно было ясно: надо немедленно уезжать отсюда.

— Хорошо. Мы уезжаем. — И Синявин в отчаянии махнул рукой, лишь бы только поскорее убирались отсюда эти неприязненно настроенные люди. К его удивлению, ни один человек не двинулся с места. Дехкане ожидали, что члены комиссии сами покажут пример. По лицам можно было понять, что переспорить их трудно.

Представитель ЦИК, пожав плечами, направился к выходу. За ним робко пошел и Храпков. Дехкане, насколько это было возможно в такой тесноте, расступились, только злобно глядевшие на приезжих баи стояли неподвижно. Очевидно, думали: этот толстяк, стоящий за столом, только обещает уехать.

Один из молодых дехкан, в шелковом чапане и в чалме, протиснулся к столу и довольно решительно ударил по нему кулаком. От этого удара подскочила чернильница, и брызги красных чернил полетели на бумаги.

Синявин поднялся. Дехкане заметили, что в глазах этого старого «волка» (так прозвали они его мысленно) зажглись недобрые огоньки.

— Вон из конторы! — заревел оскорбленный Синявин.

Он заметил, что его рука испачкана чернилами, и с еще большей энергией стал вытеснять своим толстым животом из помещения рьяных защитников мазар Дыхана. Вначале это ему как будто удалось, но стоило мулле-дехканину крикнуть: «Стой!» — и толпа остановилась. Негодующий Синявин еще раз крикнул: «Вон из конторы!» — но это произвело уже обратное впечатление: в комнате поднялся невероятный шум, и к инженеру угрожающе протянулись руки.