Роман межгорья

Внизу желтела арка, точно священные ворота, через которые впервые торжественно потекут воды Кзыл-су.

— Тросы перебросить на ту сторону! — распорядился мираб.

Легко сказать: перебросить тросы на ту сторону. Через сотню метров бурной воды возвышался высокий противоположный берег. Пенистые волны с шумом отскакивали от голых скал и угрожающе ревели.

Два молодых сипайчи взяли огромный моток веревки и пошли против течения вдоль берега. Они вели себя так, будто в их работе не было ничего особенного. Они ушли. Оставшиеся на берегу тоже не думали об опасности, которой подвергаются сипайчи. Айтаков пошел следом за ними, а третий его помощник молча потащил к берегу конец тяжелого троса. Все рабочие взялись за трос, и он, разматываясь, раздражающе скрипел.

Мираб-баши повел рабочих к сипаям.

Айтаков остановился и поднял руки. Третий его помощник будто только и ждал этого. Как злодея, схватил он его и обвил ему грудь веревкой.

— Хоп! — произнес Айтаков, протянув узел.

Гибкий жилистый сипайчи наклонился и, вздохнув полной грудью, бросился в бурные пенистые объятия реки. Казалось, будто вот эти двое оставшихся на берегу сипайчи, замахнувшись веревкой, бросили его в реку, как грузило на удилище.

Вода расступилась, обняла смельчака. А потом шутя забавлялась им, то застилая ему глаза пеной, то бурной волной покрывая его упругие мускулы. Только его жилистые руки пробивались сквозь бурливые массы воды и будто преследовали врага, убегавшего вместе с рекой.

Мираб издали наблюдал за взлетавшими брызгами, указывавшими местонахождение сипайчи. Он на мгновение увидел, как голова Айтакова поднялась над волной и обернулась к двум товарищам, бежавшим по течению реки на берегу и разматывавшим клубок веревки.

— Айда! — крикнул им мираб, и тот, что был поближе к реке, стремглав бросился в воду. Он, зацепив веревку кольцом, что висело у него на груди, отдаляясь от берега, поплыл за Айтаковым. Вода бешено несла их вперед, а если бы волна бросила сипайчи на скалу, то они бы погибли.

Третий помощник сипайчи пошел навстречу тому, что распускал веревку, завязывая на ходу под грудью пояс с кольцом. Он еще не успел подойти к встречавшему его товарищу, как сзади него, словно подстегнув кнутом, крикнули:

— Айда! — И он тут же погрузился в брызги и пену. Веревка ударила его по спине, а еще через секунду она находилась уже в кольце.

Все реже и реже взмахивал руками Айтаков. Ему становилось все тяжелее и тяжелее тащить веревку с двумя пловцами. А берег, ощерив свои зубы-скалы, мчался назад. Казалось, что сипайчи плывет по реке, поняв свое бессилие в борьбе с ней. Но это лишь только казалось. Уже первый помощник, поднимая грудь над водой, доплыл до середины Кзыл-су.

Мираб стал беспокоиться. Он еще раз потрогал свои засученные рукава и вырвал неразмотанную веревку у последнего стоявшего на берегу сипайчи. Тот сразу понял это движение и, еще не услыхав краткого и неминуемого «айда», забарахтался в холодной воде. Мираб продолжал разматывать шнур. Рабочие ахнули. Они впервые увидели, как Мусанбеков разматывает шнур своими собственными руками.

Айтаков попытался было удержаться на первом же выступе скалы, но его отбросило от берега. Впереди волна ударялась о другой скалистый выступ, и казалось, вот-вот вместе с нею разобьется и смелый сипайчи. Айтаков перестал взмахивать руками. В последнюю минуту он, как щука, выскочил из воды на камень. Пена скатывалась по усталому телу, замершему на скале.

— Айда!.. Айда-а! — преодолевая шум, кричал Мусанбеков, и трое сипайчи, рассекая воду, живее замахали руками. Айтаков выбрался на берег и, как рыбу, выуживал из воды одного за другим своих помощников. Последнего пришлось уже буксировать против течения. А с противоположного берега змеей пополз стальной трос.

Наступали сумерки.

Трос, как натянутая струна, повис над рекой, и по нему, один за другим, по шею в воде, перебирались на тот берег рабочие. Только мираб с противоположной стороны, складывая ладоши в рупор, громко давал указания.

По обоим берегам Кзыл-су горели факелы, прокладывавшие по реке сверкающие дорожки. На огненном фоне мелькали черные тени. С противоположного берега один за другим устанавливали чорпаи. Недовольная Кзыл-су сотрясала берега. Вода ревела между сваями, набрасывалась на отважных сипайчи, которые все же всаживали в ее тело вот эти семиметровые когти, крепко прикрепляя их сваями к берегу. Шпора сипай за сипаем вырастала наискось, а вода, разрушая каменистый берег и понемногу поднимаясь, добиралась до глинистого ила.

Последний чорпай поставили уже тогда, когда факелы потускнели: начиналось утро. Вся шпора состояла пока что из густо нанизанных свай, дрожала и выла, как замерзший щенок, вылезший из воды при восходе солнца.

— Бр-р-р-у-у!..

В четвертом часу измученные люди сносили, как пчелы мед, приготовленную лозу в промежутки между сипаями, придавливая ее камнями. В гирле стояла вода. С каждой минутой уровень воды в Кзыл-су все поднимался и поднимался, а проток в гирло наполнялся водой.

— Утрамбовывай! Камнями и землей!.. — кричал охрипшим голосом Мусанбеков.