Роман межгорья

— Красная паранджа!.. — простонал Саид в изнеможении. Он ясно припомнил минуту, когда во время праздника на трибуну взошла девушка в красной парандже.

…Вода разрушала все, что за три года было создано трудом народа, разрушала его надежды. Он едва заметил, как медленно, с деланным равнодушием, по ступенькам шла Любовь Прохоровна, а на трибуне зазвучал молодой голос: «Уртакляр!..» Саид уже не слыхал слов. Его глаза лишь заметили энергичное движение руки, а потом открытое смелое лицо девушки, волнистые пряди роскошных волос. То же испуганное, но исполненное решимости лицо, те же косы, омываемые на заре водами Чадак-сая…

— Красная паранджа — ваша дочь? — вырвался удивленный шепот из уст Саида. Он вспомнил обитель, имама-да-муллу и тех многочисленных грешниц, которые должны были по прихоти нескольких выродков губить здесь свою жизнь. — Да, Юсуп-ата. Я видел твою дочь… дважды, и мне теперь все понятно.

— Она мне об этом говорила. Но тогда вместе с тобой был и… русский. Он тоже видел мою невинную Назиру-хон… А она, Саид-Али, мусульманка… на нашу беду. После этого я должен был уехать из Чадака…

Саид перебил его:

— Она рассказала отцу об этом случае?

Юсуп посмотрел на своего молодого друга, и тот, поняв неуместность такого вопроса, когда и так было все ясно, волнуясь, закрыл руками лицо.

Чадак-сай… чудесное утро, и нежная, встревоженная, замершая посреди реки купающаяся девушка.

Саид-Али дрожащими руками взял у Юсупа налитую для него пиалу чая. На островке раздавался стук молотков чайханщиков, торопливо строивших свои чайханы. Где-то в клетке закричала первая перепелка, и грохотал, спускаясь с гор, уч-каргальский поезд.

Продолжать разговор они уже были не в силах. Только молчание может сгладить тяжесть воспоминаний о прошлом.

V

Шли дни за днями. Юсуп снова появился в Намаджане.

В доме Саида.

Саид-Али и Юсуп-бай, пренебрегая законами отцов, стали называть друг друга на «ты». Наверное, чуть ли не впервые два узбека, с такой большой разницей в возрасте, осмелились говорить друг с другом как равный с равным. И так это пришлось им по сердцу, что каждый выискивал повод для разговора.

— Юсуп-Ахмат, ведь это прекрасная скрипка! Что это за тайна! Где ты мог приобрести ее? Я никак не пойму: человек сам не играет, а у него — редкая имитация Страдивариуса… Несомненно, это работа лучших мастеров.

— Мне безразлично, какие мастера делали ее, но ты владеешь ею прекрасно. Я редко слушал музыку, но очень люблю ее.

В намаджанской квартиле Саида на ковре сидел Юсуп, в постаревших глазах которого поблескивал отраженный свет, падавший из окон. Саид стоял, поддерживая подбородком скрипку, и настраивал ее. Он чувствовал, что снова в нем пробуждается музыкант, и какая-то детская радость своим теплом согревала его сердце. Его так тянуло к музыке! Несколько мелодий, сыгранных наугад, остановили под окном любителей или просто удивленных людей, и толпа на узеньком каменном тротуаре все увеличивалась.

— Я жил в Дюшамбе, когда оттуда бежали белые. Они увозили с собой какого-то чеха, коммуниста, у которого была вот эта скрипка… — начал осторожно рассказывать Юсуп-бай и умолк.

Саид притих.

— Ты взял ее у него?

— Нет, нет! Я на это не способен… Когда этот чех убежал из плена, мы спрятали его на женской половине дома. Но свирепый обыск, учиненный офицерами и в этом уголке, не дал возможности ему спастись. Его нашли и хотели снова забрать — наверное, чтобы он из-под кнута играл на скрипке для их дам. Я скрывался вместе с ним, и нас обоих поймали. Горячий чех вдруг выхватил у меня из-за пояса нож и двух белогвардейцев, которые нас вели, уложил на месте. Нагрянули еще… Чех перепрыгнул через дувал, а там стоял целый отряд…

— И что же?.. Расстреляли?

— Нет, сам зарезал себя моим ножом… Под подушками осталась его скрипка. Когда я вернулся с гор, она попала в мои руки. Сами таджики принесли ее мне.

Саид положил скрипку на низенький стол и стал перед окном, за которым собралась толпа. Некоторые, увидев музыканта, стали расходиться. Саиду показалось, что они перешептывались.

Окна в квартире Саида были низкие. Юсуп-Ахмат заметил насмешливые улыбки гуляк, и ему сделалось обидно, что он не может музыкой нарушить предвечернюю тишину на улице. Пускай услышат его игру и перестанут пренебрежительно относиться к ним, людям, убитым горем.

Саид понял Юсупа и взял скрипку. У него из головы вылетела даже печальная история этого инструмента. Его словно охватило огнем. Скрипка запела…

Воздух на улице за низеньким окном наполнился звуками. В тесной улице ударялись они о стены дувалов, перешептывались с молодой листвой и уносились в пространство. Саид забыл обо всем. Безысходная тоска охватила его душу и излилась в элегической музыке. В его памяти воскресли отрывки adagio меланхолического Себастьяна Баха, этюды и неизвестные композиции. Они образовали единый, страстный поток мелодий.

Прохожие останавливались под окном, слушали. Время от времени спрашивали шепотом:

— Кто это там играет?