— Куда идти? В Голодную степь! — воскликнул Саид-Али, почувствовав, как вернулась к нему его энергия. — В Голодную степь, — подтвердил он и задумался: а что, если пойдут? Вот поднимутся сейчас всей массой и пойдут, расселятся на сухой равнине и зашумят по всей Голодной степи голодным криком: «Су-у киряк![23]
Во-ды-ы, во-о-ды-ы!..»— В Голодную степь? — спросил общественный чайханщик, прерывая думы Саида-Али.
— Да. Там чудесные земли. Какой дурак забил ваши головы мыслью о том, что это проклятая земля? Да я же узбек или тоже «неверный»? А ваш Каримбаев, а другие? Они такие же узбеки, как и вы, заботятся о судьбе своих детей, о судьбе края! Разве нам не жаль и края, где родились, и людей, с которыми выросли, и тех же… отцов! «Неверные»… — произнес с горечью Саид, и злость и жалость к этим забитым, обездоленным дехканам овладели им.
Оторопевшие дехкане скорее почувствовали страдания Саида, чем поняли его слова. Чайханщик торопливо налил чай в пустую пиалу Саида, хотя все они пили из одной пиалы.
— Каримбаев коммунист! А коммунисты… Но ведь и там нет воды, — робко возразил кто-то из сидевших позади.
— Так должна быть! И разве коммунисты не такие же люди?.. Если бы только вы, дехкане, беднота, смелее поддержали их! Эх… Тяжело мне говорить об этом. Будто только партия, большевики, только мы, узбеки-коммунисты, а не тысячи трудящихся узбеков хотят оросить Голодную степь, хотят оживить эту мертвую долину, чтобы край…
— Но тогда должна будет погибнуть обитель…
— Погибнет! Надо, чтобы погибла. Она уж больно разжирела от вашего пота. Вы голодаете, вы изнемогли от постоянного горя, а обительские ишаны становятся все толще и сундуки имам-да-муллы все тяжелее. Они заняли самые лучшие земли, создали для себя рай земной, а вам за ваши пот и кровь пока что обещают только счастливую загробную жизнь. Этого им совсем не жаль! Да пускай лучше умрет царство ишанов, чем мы с вами погибнем в борьбе и своими костьми удобрим их землю. Они перенесли сюда мединский коран, обманывают…
Саид говорил уже с таким воодушевлением, что некоторые даже поднялись с циновок. Встал и Саид-Али.
— Так что же делать?
— Что делать? — спросил Саид и тут же подумал: «Как, в самом деле, помочь им сейчас же, в эту секунду?» И сказал: — Обсудите у себя на собрании, организуйте артель, коллектив, если хотите. Вам дадут самые лучшие земли… Я еще заеду к вам, пришлю людей… — закончил Саид и быстро направился к выходу, будто торопился подготовить им достойную встречу в степи.
В открывшуюся дверь ударили свет и пыль. Мухи покрыли циновку, поднос с лепешками, пиалы. Саид садился в машину, а следившие за ним дехкане сидели неподвижно, словно у них не хватало решимости и сил задержать его, чтобы повременил, пока их отяжелевшие от тягостных забот головы не продумают сказанное им.
Саид уехал, а дехкане все сидели в чайхане, раздумывая над его словами, которые вселили в них надежду на спасение.
— Он странный человек, — сказал кто-то, когда автомобиль скрылся за дувалом.
— Странный, но наш! Он вместе с Каримбаевым и другими борется за лучшую долю для народа. Коммунисты!..
XXIX
Саид ощущал, как в его душе крепли могучие жизненные силы. Ему казалось, что теперь созданы условия, которые позволят усилить темпы строительства в Голодной степи. Постановление обкома партии, о котором рассказал ему Лодыженко, открыло новые горизонты. Теперь строительство спасено! И он ясно представил себе картину завершения строительства.
Неужели ему не хватает простора для деятельности? Обычные «исходящие» и «входящие» бумаги засыпали машинисток, горами завалили столы ответственных руководителей, затуманили им глаза, отравили разум. «Что я сделал за это время по собственной инициативе? Подписывал бумаги, отвечал на них, торопился составлять отчеты, доклады… А эти несчастные с таким жаром торопятся передать друг другу идиотское сообщение о том, что, дескать, аллах будет карать всех за орошение Голодной степи. И в то же время сколько у них силы, сколько неразбуженной энергии! И мы, инженеры, коммунисты, далеко не все сделали, чтобы направить эту творческую силу масс по правильному руслу. Сам… уничтожил на своем пути не одного носителя гнили, и вот теперь уселся в то же самое протертое кресло, еще старательнее подписываю, накладываю резолюции. Тьфу!..» Саид так громко сплюнул, что шофер обернулся к нему и, словно поняв его переживания, улыбнулся, чуть показав ряд разукрашенных золотом зубов.
Улыбнулся и Саид, но тотчас же вспыхнул: «Почему шофер улыбается, неужели он понимает мои мысли?»
Саиду показалось, что шофер строительной конторы — совсем чужой ему человек — подслушивает его думы. И он еще больше разозлился в ожидании новой возни с очередным ворохом бумаг.