Роман Нелюбовича

— А может, вы ревнуете меня?

— Ревную?

— Вы рассуждаете так, будто обвиняете меня в измене.

— Смешно!

— Отнюдь. Просто вы не видите себя со стороны, и смешно сейчас мне.

— Ну знаете! — Анна всплеснула руками. — В таком случае… — она говорила тяжело, с придыхом. — В таком случае…

На глазах у неё выступили слёзы, кажется, я перегнул со своими домыслами. Анна, будто слепая, нащупала пальто, шляпку, оделась, причём шляпку надела криво, и, не глядя на меня, выскочила за дверь.

Вот и всё. Я довёл любимую женщину до слёз и даже не попытался её остановить. Пусть идёт. Она сильная. Очень скоро она перегорит, остынет и не будет испытывать ко мне ничего, кроме раздражения. Она не будет думать обо мне, не будет скрипеть зубами, глядя непробиваемым взглядом в стену. И так будет лучше.

После ухода Анны я лёг на диван и уснул. Мне ничего не снилось и, пожалуй, это был лучший сон со дня приезда Вадима. Утром я встал сильный и бодрый. Позавтракал, вскопал пару грядок, подрезал малину. Скоро я превращусь в настоящего селянина, начну жить с земли и питаться исключительно трудами рук своих. Но к обеду бодрость пошла на убыль, я устал, заскучал и вновь окунулся в привычную за последние недели обстановку осознанной тоскливости. Я думал об Анне, о её слезах, о той шляпке, которую она надела криво. Как ни странно, но в этом состоянии мне более всего было удобно работать над романом. Я сел за ноутбук и не вставал до самого вечера. Лишь когда начало темнеть, вспомнил, что сегодня я должен идти в клуб.

Там я встречу Анну. Наверняка. Как посмотрю ей в глаза? Лучше всего сделать вид, что вчера ничего не произошло и пройти мимо. Просто кивнуть при встрече, в крайнем случае, слабо улыбнуться. Вымученно. Это покажет всю глубину моей вины перед ней, она это поймёт и её обида потухнет быстрее.

До начала собрания времени оставалось достаточно. Я зашёл в универмаг, распечатал новый рассказ, потом прогулялся до вокзала, снова, вот уже в который раз, проводил взглядом вечернюю электричку. Вспомнилась утиная стая, махавшая мне крыльями вчера утром — несколько тёмных контуров на фоне мокрого неба. Сейчас неба не было видно, кругом лишь чернота, разрезаемая прожектором маневрового поезда. Я прошёлся вдоль по перрону, постоял на том месте, где встретился с Вадимом. Очень хотелось позвонить ему, спросить, как дела, чем дышит, о чём думает. Я достал телефон, повертел его в пальцах и убрал в карман.

В начале седьмого я входил в библиотеку. Вахтёрша встретила меня пустым взглядом. Я поздоровался, и только после этого она с обычной доброжелательностью поприветствовала меня. Зал был полон. Я ещё никогда не видел здесь такого количества людей. Стульев для всех не хватало, многие стояли в проходе и у окон, но это обстоятельство никого не удручало. Люди радовались встрече, переходили с места на место, гудели обрывками фраз, шуршали одеждами.

Ко мне пробрался Геннадий Григорьевич.

— Здравствуйте, Роман. Рад, что вы снова с нами.

— Здравствуйте. Я гляжу, у вас сегодня аншлаг.

— Конец дачного сезона, главная примета осени. И как обычно, совершенно об этом забыли. Опять стульев не хватает. Ничего, к следующему четвергу привезём несколько банкеток, составим дополнительные ряды. Не хотите пройти вперёд?

— Нет, спасибо. Здесь постою.

— Ваше право. Готовы что-нибудь почитать на публику?

— Готов.

— Тогда я внесу вас в список выступающих. Тема на сегодня не задана, можно что-нибудь произвольное.

Арбатов собрался уходить, но я остановил его.

— Геннадий Григорьевич, один вопрос… — я сделал паузу. — Вы знали, что Аркашка пишет стихи?

Он кивнул.

— Знал, да. Конечно, знал. Я просил его принести подборку в редакцию, ещё тогда. Но… — он покачал головой.

— Хотите, я подготовлю эту подборку?

— В самом деле?

— Его жена передала мне тетрадь со стихами. Это как бы Аркашкино завещание мне. Я почитал. Там есть достойные строки.

— Необходимо разрешение жены, хотя бы устное.

— Зачем? Правообладатель теперь я.

— И всё же.

— Хорошо, я спрошу у неё.

Среди присутствующих я увидел дядю Галыша. Иван Николаевич сидел ближе к середине зала, и подойти к нему и поздороваться было затруднительно. Возле него сидела полная седоволосая женщина, очевидно, Надежда Ивановна, соседка по дому. Галыш в прошлый раз обмолвился, что у них с дядькой романтические отношения — он дарит ей цветы, она поит его чаем. В их возрасте это не только романтично, но и полезно в эмоциональном плане. Чуть дальше я заметил поэта Серебряного и его вечную спутницу и фанатку Танечку. В той же стороне мелькнул чёрный платок Ильи Герасимова.

Анны не было. Я вытянулся, осмотрел зал ещё раз. Нет, не вижу. Не пришла. Жаль, не хотелось бы думать, что вчерашний разговор задел её больше, чем я предполагал. Но может оно и к лучшему, не перед кем будет виноватиться.

Я увидел, как Геннадий Григорьевич говорит с Марией Александровной. Она посмотрела в мою сторону, улыбнулась, я вежливо поклонился. Анна, без сомнения, не сообщила ни ей, ни отцу о нашем разладе, в противном случае такого благосклонного отношение к себе с их стороны я бы не встретил.