Роман о Лондоне

— Конечно, живем мы в странное время, и всего можно ожидать, — ответил поляк. — Но вы забываете, князь, что я, защищая в воздухе Лондон, лишился ноги, и это всем известно. А прежде я воевал и за Польшу. Я не люблю политику, но глубоко почитаю Наполеона. Войну. Я честно воевал, и это тоже известно. С чего им меня сажать? Они вполне рассудительные люди, поверьте мне, и мы с ними прекрасно поймем друг друга. Я смогу быть им полезен и в Лондоне. Мне значительно трудней со здешними. Это сумасшедшие. И вам бы следовало побольше остерегаться ваших русских. Особенно того старого господина, генерала Петряева, который нынче продает в Европу английское пиво. Когда я наконец узнал ваш адрес в Комитете, он мне сказал, что вас следовало бы удавить после того случая с Крыловым. Так и рявкнул: случай с Крыловым! Впрочем, я еду в Польшу не только, чтобы увидеться с родителями, я везу проект новой воздушной линии с Лондоном. Можно было бы к чаю получать прекрасный свежий торт, испеченный в Польше. Торт отправляли бы утром из Варшавы, а к полудню он бы уже был в Лондоне. Его бы упаковывали в особую коробочку, с портретом Наполеона — я даже подобрал портрет. Совсем нейтральное украшение. С чего бы они не выпустили меня обратно? А плюс к торту они получили бы регулярную воздушную авиасвязь. Конечно, нас, таких чудаков — польских эмигрантов — только в Америке три миллиона, и те в Варшаве, должны с нами считаться, а будет ли одним эмигрантом больше или меньше, какое это имеет значение? Они хорошо знают, что мы преданы родине.

В Лондоне Ордынский привез Репнина в тот самый район, где во время войны, да еще и совсем недавно, он жил с Надей.

Челзи.

Потом Ордынский остановился на одной из улочек, расположенных вблизи тех домов, в которых в течение нескольких лет жил Репнин. На маленькой, узкой улочке невдалеке от казармы герцога Йоркского. В этом районе некогда располагались конюшни и каретные сараи богатых людей, нынче превращенные в уютные, маленькие, но весьма дорогие квартирки, которые населяли молодые супружеские пары и холостяки-снобы.

— Ну вот мы и на месте, — сказал Ордынский, высвободив ногу из машины и направляясь к небольшому домику, покрытому новой красной черепицей и с белыми занавесками на окнах. Пока Ордынский отпирал три замка, за дверью слышался бешеный лай его терьера, который умолк лишь после того, как унюхал своего хозяина. В домике, внизу, располагался гараж, а над ним всего две комнаты и кухонька, выходящая во двор. Вокруг, за массивными цементными стенами жили соседи.

Ордынский сказал Репнину, что вор — а воров в те годы в Лондоне было много, — чтобы проникнуть в дом, прежде должен был бы перерезать несколько проводов, соединенных с сигнализацией. А при попытке проникнуть в дом через крышу, он угодил бы в цементную цистерну, откуда выбраться невозможно. И сразу бы автоматически взвыла сирена. В этой квартире жить безопасно. До Ордынского здесь жила какая-то миллионерша, ужасная скряга, и даже ее никому не удалось ограбить. Хозяин провел Репнина в первую комнату, над лестницей. Двери были раскрыты настежь. Комната оказалась большой и полупустой. В углу стоял платяной шкаф, Репнин увидел также рыцарские доспехи, на них свинцовый, посеребренный шлем и меховую шапку, какие носили польские шляхтичи.

Был и камин, над ним — лопасть самолетного винта.

На стене, рядом с иконой Богородицы — копией той, что находится в монастыре в Ченстохове, висели три портрета Наполеона. Перед камином стояли два кресла, а в следующей комнате, значительно меньше первой, — диван, превращенный в постель, покрытую дорогим покрывалом. На постель небрежно, будто для смеха, был брошен тюрбан — принадлежность шляхетского костюма на войне. Больше всего Репнина поразили три наполеоновских портрета. По радио, приемник висел над кроватью — транслировалась передача из Парижа.

Рядом с кухней находилась маленькая, довольно тесная ванная.

— Как раз завтра я должен был заключить договор с временным квартирантом, — воскликнул Ордынский. — Вам это будет стоить пустяки. Меня очень беспокоило, кто поселится здесь в мое отсутствие. На эти два месяца. В июле, августе, да и в сентябре Лондон пуст. Кроме того, в шкафу и в столе у меня полно всяких серебряных вещиц — дорогих мне как память о погибших товарищах. Я не могу их никому доверить. Банковские сейфы не выношу, с ними одна морока. Вы явились как по заказу. Вам здесь будет хорошо. Каждое утро сюда будет приходить весьма некрасивая толстушка. Жена управляющего домами — Мэри. Она убирает в квартире. Она же и встретит вас здесь в субботу. Надеюсь, квартира вам понравилась. Поскольку я уезжаю, а вы сейчас без жены, можете себя чувствовать абсолютно свободно, я по возвращении спрашивать вас ни о чем не стану. Надя — чудесная женщина, князь. Я уверен, она ждет вас, и вы уедете к ней, раньше чем в Нью-Йорке наступит зима. Зимы там отвратительные, ужасные. Русские.

Репнин сказал, что поездка к жене в Америку для него маловероятна. Вряд ли удастся. К счастью, она там с теткой.