Роман о Лондоне

Наконец дошла очередь до Репнина, точнее, он воспользовался образовавшейся паузой между записанными клиентами. Он вклинился между теми, кто успел записаться на тот день, в последнюю минуту. Усевшись в кресло и взглянув на себя в зеркало, он встретился с удивленным взором парикмахера, который сразу же засыпал его вопросами просто потому, что никогда до сих пор не встречал у себя этого клиента. Он был учтив, но крайне изумился, услышав, что Репнин просит сбрить и бороду и усы. Человек в зеркале при этом улыбнулся.

Поскольку он попросил лишь сбрить бороду и помыть голову, между ним и мастером сразу же установились четкие отношения, какие складываются на сцене между артистами. Репнин почувствовал себя словно на исповеди. Сбрить бороду, и ничего более, ничего более, — такого у этого мастера здесь еще никогда не случалось. Парикмахер мысленно спрашивал себя — что бы это могло значить? Почему человек решил сбрить себе бороду? И почему до сих пор жил с бородой? Что это за человек? Очевидно, иностранец? Кто он? А когда, спустя добрых полчаса, работа была окончена, он увидел в своем кресле совсем нового мужчину. Без усов и бороды Репнин не только помолодел по крайней мере на десять лет, но просто выглядел другим человеком. Поскольку за время этой метаморфозы Репнин молчал, узнать о нем ничего не удалось. Кто он, что, откуда явился? По нескольким словам, которыми они обменялись в самом конце, парикмахер, сбривший ему бороду и вымывший голову, заключил, что клиент его небогат, ибо удовлетворился только этим, не попросил даже освежить волосы одеколоном, что обычно делают иностранцы. Наверно, это какой-нибудь демобилизованный офицер, возвратившийся из Египта или Индии? — в те дни в Лондоне таких было немало. А когда Репнин, протянув ему скромные чаевые, непроизвольно произнес — мерси, парикмахер подумал: француз! Они расстались очень любезно. И парикмахер, провожая его до кассы, точно так же произнес: Merci! Adieu! И даже — кто знает отчего — захихикал.

Между тем лицо, которое он после бритья увидел в зеркале, казалось, запомнится ему навсегда. Лоб, огромные черные глаза, нос и особенно губы, застывшие в такой милой улыбке. Гибкий и широкоплечий, в костюме, какие начали снова носить в Лондоне молодые люди, будто воскрес из мертвых Эдуард Седьмой. Среди так называемого низшего сословия в Лондоне все еще встречаются люди, добродушно называющие французов — «лягушатниками» — frogeaters. Это — воспоминание, сохранившееся из наполеоновских времен. И парикмахер, обривший Репнину бороду, приняв его за француза, пробормотал про себя это слово. Клиент ему явно понравился. Такой красивый. С такими черными глазами. С такими печальными глазами.

Самому Репнину его собственное, увиденное в зеркале лицо, без бороды, тоже показалось новым, и, выйдя из парикмахерской, шагая в сгустившихся сумерках по освещенным рождественскими фонарями улицам, он спрашивал себя: кто же это?

Он и сам заметил, что выглядит лет на десять моложе, чем на самом деле, и в этом для него было что-то странное и смешное. Не стало больше бородатого Репнина, которого он видел в зеркале двадцать шесть лет. Появился другой человек. В уличной суматохе, в толчее, среди людей, словно муравьи спешащих куда-то, уступая друг другу дорогу, чтобы не столкнуться, перерождение старого Репнина в молодого показалось ему безумием. Лица прохожих, на которые он то и дело взглядывал, были ему незнакомы, но безумием было то, что незнакомым он ощущал сейчас и свое собственное лицо. Эта мысль преследовала его до той улицы, где они теперь поселились, невдалеке от дома, в котором жили во время войны.

Возле универмага на углу он даже намеренно остановился и стал рассматривать себя в огромной зеркальной витрине. Да, это лицо ему незнакомо, чуждо для него. Разве так мало нужно человеку, чтобы полностью перемениться?

Понурившись, он зашагал к дому, который носил имя цветочницы, родившей королю сына, и никак не мог понять: почему Надя потребовала это от него? Зачем он сбрил свою бороду, словно сбросил маску? Чтобы выглядеть моложе? Чтобы она могла поставить крест на каком-то их прошлом?

Да она и сама переменилась с тех пор, как побывала в больнице.