Роман о Лондоне

Побагровев, графиня Панова говорит уже по-русски. Она надеется, Репнин не хочет этим сказать, что следует разрешить большевикам (она произнесла: the Bolshies) держать в своих руках Россию и править в ней? Не будь русской эмиграции, имел обыкновение повторять ее покойный супруг, не будь армии, красные вырвались бы за границы и заполонили всю Европу. Вступили бы в Париж. Вечная слава русской эмиграции за то, что этого не случилось. Старуха говорила злобно. По-русски.

Репнин иронически ухмылялся.

Вполне вероятно, сказал он тише, но возможно так было бы лучше для русских, оставшихся в России. А он — русский.

Старуха изумленно глядела на него.

Страшно то, что он сейчас сказал. Awfully. Он с ума сошел. Репнин улыбнулся. Это неудивительно, промолвил, после всего, что довелось ему слышать и видеть. Он — русский.

Во-первых, во время первой мировой войны Европа надеялась, что союзники с помощью России одержат победу над Германией. Что сохранят царя и русское царство. А когда это им не удалось, они возмечтали, чтобы миллионы русских, белые, с помощью союзников уничтожили новую Россию. Но самое удивительное произошло во время последней войны. Была надежда, что миллионы немцев сотрут в порошок эту новую Россию. А когда и этого не произошло, бывшие союзники снова возлагают надежды на самих русских. Все повторяется.

Это неверно. Делается все для того, чтобы спасти тех, что были на нашей стороне. На вас, русских, расходуются миллионы!

Репнин побледнел.

Возможно. Только трудно, леди Данкен (Репнин неожиданно произносит ее английскую фамилию), поверить в вашу любовь к здешним эмигрантам, когда польские полковники вынуждены мыть посуду в отеле «Дорчестер», в Лондоне. Он это видел собственными глазами. Да, может быть, ей неизвестно, один его соотечественник, англофил, известнейший в царской России финансист, сейчас служит сторожем в общественном сортире в городе Эксетер. Если хотите, я принесу вам газету о судебном процессе над этим человеком. Да, леди Данкен: он — сторож общественного сортира в Эксетере. Старуха подскочила на стуле.

Это неправда. Неправда. Для них делается все, все, что можно. Для русских. Для эмигрантов. Она и сама чувствует себя русской в Лондоне.

Репнин поднялся. Что касается его, стоя перед ней, добавляет тише, он ей очень благодарен. Он спасал свою жену, которая теперь уехала к тетке, в Америку. А что до него, ему хорошо, совсем хорошо в этой маленькой, идиллической деревеньке.

Графиня, красная до самых ушей, сказала: сейчас ему крайнее время подумать о своей жене и следить за тем, что́ говорит. Как только ее родственник возвратится в Лондон, ему будет предложена другая, более подходящая работа, на корабле.

Прощаясь, она не подала руки.

ЗАСТЕГНУТЫЙ НА ВСЕ ПУГОВИЦЫ

После посещения леди Данкен (настоящее имя графини) Репнин был уверен, что недолго задержится у нее на службе даже в качестве конюха. При прощании она повернулась к нему спиной, вся красная. До ушей.

Самое глупое в их размолвке заключалось в том, что Репнин, и он мог в этом поклясться, вовсе не собирался говорить старухе всего того, что сказал. Да и сказал-то все это вовсе не он, а покойный Барлов. И сам Репнин прекрасно слышал, что именно Барлов проговорил откуда-то у него изнутри. И похоже, Барлову это доставляло особое удовольствие.

Странно, но в Лондоне Репнину часто казалось, будто он живет в некоей необычной стране, в некоей стране Гулливера, где иностранцы говорят не то, что сами думают, а что думают их дорогие покойники. Откуда такое в Англии? Откуда взялось в Англии столько покойников, миллионы покойников, которые здесь говорят и шепчут за живых людей? После его разговора с графиней, точнее, с Лавинией Данкен, секретарша молча проводила Репнина вниз, и он вышел, опустив голову. Дворецкий указал ему, куда идти, и выпустил через черный ход.

Оказавшись в парке, раскинувшемся меж лесистых склонов Бокс-Хилла, Репнин направился к остановке пригородных зеленых автобусов, что была неподалеку от железнодорожной станции. Он шел на автобус, следующий через Кингстон в Лондон. Решил скоротать вечер в каком-нибудь маленьком лондонском кинотеатре. Чтобы поскорей забыть старуху. Он понимал, что разболтался перед графиней и наговорил чего не следует.

Репнин спускался по тенистой лесной тропинке, вниз по холму, словно убегая от злой старой ведьмы из детской сказки, которая затащила к себе милого маленького мальчика, заблудившегося в чаще.

Странно, шагая по лесу и уже точно зная, что скоро снова лишится работы, он испытывал такое чувство, будто все это происходит не с ним, только что посетившим старуху, а с каким-то дряхлым старикашкой-нищим.