Роман о семи мудрецах

Был богачом, потехи ради,
Привязан к каменной ограде
Медведь, шатавшийся с утра
До вечера среди двора.
День Троицы, как повсеместно,
1200 Справлялся в Риме благочестно.
Трапезовать к полудню сели,
И вскоре началось веселье.
Как к сенешалю[98]

— в дом к вельможеПришла ватага молодежи:
На травлю отдан-де медведь
Пусть будет. Не хотел задеть
Он их отказом, и зверюгу
Свели на берег Тибра, к лугу.
Священство, кардиналы там
Собрались, и немало дам
В блио, из тонкой сшитых ткани,
И рыцари, и горожане.
Согнали гончих и легавых,
Зубастых, ловких в сих забавах
И злых. Захваченный гурьбой,
Вельможа взял жену с собой.
Свою борзую небывалой
Красы, хотя лишь годовалой
Была, велел он взаперти
1220 Держать, чтоб не могла уйти.

Пошел на зрелище весь дом:

Три няньки во дворце пустом,
У коих нет иных занятий,
Кроме присмотра за дитятей.
Купает мальчика одна,
Другая же постель для сна
Готовит. Третья — грудь дает:
Задремлет он, она встает.
Резная колыбель, расцветки
Изысканной, на табуретке
Стояла. Чтоб легко дышало
Дитя, убрали покрывало
С лица. На верх стены взошед,
Все трое встали там — что бед
Причиной стало, ибо в щели
Издревле жил — и лицезрели
То многие — под сей стеной
Змей, что был прозван Сатаной.
С опаской выполз он сначала
1240 Из-под стены, но видит: зала
Пуста, и стражи нет вокруг,
А шумно, слышит, там, где луг.
Через окно он с тем расчетом
Лез внутрь, чтоб видеть, каково там.
Пред ним дитя, лицом белей
И краше, чем цветы лилей.
Решил: „Добычей вас неплохо
Иметь! И без переполоха“.
Вот спину для броска он выгнул,
Но пес борзой не спал и спрыгнул
С кроватки, постланной в углу
Ему, и замер на полу.

Затем метнулся, пасть оскалив,

Он к змею. Тот лишь раз ужалив,
Изведал остроту когтей
Врага и крепость челюстей.
Немало сделали, терзая
Друг друга яростно, борзая
И змей извивов и петель:
1260 Перевернулась колыбель,
Но так построена умело
Была, что донце уцелело,
И спало мирно, как всегда,
Дитя, не получив вреда.
Был долгим бой, и перенес
Достойно испытанье пес,
Ведь плоть его не раз пронзало
Безжалостное змея жало.
Хоть юн, поднаторев в приемах
К концу, использовал он промах
Врага и голову сильней
Сдавил, и сокрушен был змей.
И в клочья, тотчас как задавлен,
Разорван. Пол весь окровавлен.
Пес на свою упал постель,
Поднять не в силах колыбель.

Вот наконец медведь затравлен.

Довольный тем, что позабавлен —
К тому ж в погожий столь денек, —
1280 Народ тотчас домой потек.
Спустились со стены и няни.
В покои входят: видя брани
Последствия, до глубины
Души они потрясены.
Глядят на клочья плоти змея,
На колыбель, глазам не смея
Поверить. Окровавлен пол.
Великий страх на них нашел:
Во всем того им мнятся знаки,
Что мальчик жертвой стал собаки.
Друг дружке молвят: „Дело худо!
Как быть? Скорей бежим отсюда!“
Тоской охвачены, в слезах,
Без долгих сборов, впопыхах
Не взяв ни платья, ни накидки,
Ни куртки, ни белья, к калитке
Спешат и, распахнув, бегом
Хозяйский покидают дом:
Хотят оставить, удирая,
1300 Пределы города и края,
Но тщетно: выезжает прямо
На них, труся верхом, их дама.
„Эгей, — кричит, — куда бежите?
Сейчас же, не таясь, скажите,
Где бросили, презрев запрет,
Дитя вы? Дайте мне ответ“.
Услышав это, три подруги
В смущенье сникли и в испуге:
„Клянемся жертвой, коей спас
Бог, никогда не лгущий, нас,
Глядели, на стену взошед, —
Что всех началом стало бед, —
Мы на баронские забавы.
Казнив нас, будете вы правы:
Дитя, как мы, спустившись вниз,
Узнали, пес борзой загрыз“.
Не слушает, без чувств упав,
Их дальше дама. Муж стремглав
К ней скачет, не отстать стремятся
1320 От господина домочадцы.
Лик мукой искажен, ланиты
Слезами, видит он, залиты,
И спрашивает у жены:
„Чем, друг мой, вы огорчены?“
Вмиг обескровев, почернело
В ней сердце. Молвит: „Нет удела,
Сир, горестнее моего.
Отныне все в душе мертво.
Борзой мое родное чадо
Погублено, моя отрада!“
Услышав, стал от горя шал
И мрачен, тяжко задышал
И, спешась быстро над плитой
Придверной, в дом вошел пустой.
Глядит на клочья плоти змея,
На колыбель, глазам не смея
Поверить: все здесь говорит
О том, что мальчик псом убит.
А между тем борзая скачет
1340 Вокруг и радости не прячет:
Все рассказала бы она,
Но дара речи лишена.
Угрюм хозяин, а собака
Ведет себя, как забияка,
И пасть в крови. Хоть вывод ложен,
Он сталь висящих сбоку ножен
Сжал, с одного удара меч
Сумел ей голову отсечь.
В тоске безмерной, еле-еле
Добрел он до своей постели.
И вот, мгновение спустя
Вздохнуло трепетно дитя
И разразилось звонкой трелью.
Он, подбежав, над колыбелью
Навис, извлек из-подо всех
Обломков — и услышал смех.

Веселье началось такое,

Какого не видали в Трое.
Покои крик его сотряс:
1360 „Эй, люди, бог призрел на нас!“
Все в дом бегут наперегонки.
Нет даже, видят, на ребенке
Царапины. Сколь велики
Дивятся, змеевы куски.
Находят голову с немалым,
Необычайно острым жалом.
Выходит, спасено дитя-то
Борзой от злого супостата.
Хозяин стал от горя шал,
Уныл и тяжко задышал:
Зачем расправился с собакой,
Не разобравшись и без всякой
Ее вины, убив мечом,
Не виноватую ни в чем?
Вдруг, несколько движений быстрых —
С макушки волосы он выстриг:
Мол, отправляется в изгнанье,
Принесть желая покаянье,
Как бы по ближнему, и впредь
1380 Что днем, что ночью будет бдеть.
Поймите, сир, рассказ в том смысле,
Что, в дом войди, и поразмысли,
И в колыбель он посмотри,
Дитя увидел бы внутри.
А убедись, что живо чадо, —
И убивать борзой не надо.
От спешки, сдобренной тщетой,
Избавь нас бог и Агн святой.
Смысл не пойдет противу меры —
Тому в Писанье есть примеры.
Спасите ж: отрока — от рук
Мучителей, себя — от мук,
Ведь коль свершится казнь поспешно,
Жизнь ваша станет безутешна».
— «Клянусь Гервасием[99] святым, —
Сказал король, — он невредим
Пребудет. Хватит небылицы
Плести: он жизни не лишится».

Исполнил замысел мудрец,

1400 Дню первому пришел конец.
Коль дело так пойдет и дале,
Казнят любимца их едва ли.
В постель владыка вскоре лег,
Но спать, взволнованный, не мог.
Немедля в спальню королева
Прошла, исполненная гнева.
С утра на мессу властелин
Отправился в Святой-Мартин.
Супруга же, держась чуть сзади,
На происшедшее в досаде,
Чтоб мужа убедить вполне:
«Сир, — молвила, — внемлите мне.

Король, весьма считаю гнусным,

Что вас опаивают суслом.
Плетением словесных пут
Сбил с толку вас Бансилл, он плут.
Творцом, чье слово нами чтится,
Клянусь, увязли вы, как птица
В смоле. Господь не допусти,
1420 Чтобы могло произойти,
Как с жадным сенешалем, с вами:
Велел жене он, первой даме
Страны, стать шлюхой — и из рук
Вмиг упустил ее супруг».
— «О сем, — сказал король, — событье
Скорее, друг мой, расскажите».
— «Зачем рассказывать тому,
Кто не услышит, не пойму.
Такой урок от Катонета[100]
Сын получил в младые лета:
Глухому кто читает, тот
К насмешкам повод подает.
И мудрость плясуна Давида[101]
Дошла до нас, такого вида:
„Кто накопил, спеши давать.
Бери, сильнейший, тяжче кладь“.
Кто ищет смысл, начнет учиться
То слушать, что другие лица
Рекут. Повествованье все ж
1440 Начну, хоть слушатель негож.
Король Египта содомитом[102]
Считался, чуть ли не открытым:
Ведь лет не меньше десяти
Не соглашался подойти
Он к дамам. Леностью измучен
Вконец, как бык стал телом тучен:
И твердостью, и толщиной
Живот сравнялся со спиной.
Уж тяжело ему вздохнуть,
И сесть, и лечь, и отдохнуть.
О том, как выглядит, хлопочет,
Однако сдаться все не хочет.
Врачей созвал он, но в итоге
Не получил от них подмоги,
Хоть были им его дары
Весьма, поверьте мне, щедры.