Стоп. Разве я когда-нибудь говорил так при ней? А, впрочем, я все-таки не удивлюсь, если она и правда умеет читать мои мысли.
— Более чем, — отвечаю, запечатывая эту клятву мягким поцелуем.
— Тогда как можно скорее.
— Это мне подходит! — перекатываю нас на кровати, и теперь я оказываюсь сверху.
Пока Ева умиротворенно закрывает глаза и откидывается на подушку, я думаю о том, что сегодня же свяжусь с адвокатом отца. Я уверен, у него не возникнет никаких проблем с документами Евы на развод. Что-то мне подсказывает, что вторая сторона не будет препятствовать этому процессу.
Может быть Ева и поверила, что он вдруг решил совершить благородный поступок и сам добровольно ее отпустил. Но меня ему не обмануть. Такие, как он, не меняются. Для которых женщины являются товаром, вещью, а собственные дети — разменной монетой.
Я усматриваю во всем этом чье-то очевидное вмешательство.
Но об этом я подумаю позже.
В данный момент я хочу сосредоточиться на своей семье.
— А сейчас помоги мне собрать кроватку для нашего мальчика. Эта инструкция сводит меня с ума! — прошу ее со смехом.
От этих слов Ева сияет так, что позавидовали бы звезды.
Всего полчаса вместе, а она уже стала прежней собой. Такой, какой я увидел ее нашим летом, поющей со сцены, купающейся в музыке и свете, со смехом перепрыгивающей через трамвайные пути, с восторгом летящей вперед на велосипеде и с нежностью прижимающей к груди букет полевых цветов.
Глава 19
Максим
— Мы с тобой немного прогуляемся, — делаю жест рукой в сторону заброшенного пустыря.
— Сильно сомневаюсь, что это место выгодно для строительства бизнес-центра, — он оглядывается по сторонам.
— А ты не сомневайся, — говорю ему со злой усмешкой. — Оно и невыгодно. Это место далеко от центра города, и подъездные пути здесь неудобные.
— Тогда зачем ты позвал меня сюда? — он кривится, глядя на меня с удивлением и опаской.
— Мы здесь не ради нового инвестирования, — согласно киваю. — Я преподам тебе урок.
— Что еще за урок? — он пытается скрыть страх за раздражением. Но я все вижу.
— Для начала урок истории, — подкатываю к себе старую железную бочку и усаживаюсь на нее, — На этом пустыре в девяностые годы братки устраивали разборки и потом хоронили друг друга. Во-о-он под теми двумя одинокими березками... идиоты, — я киваю головой на деревья, которые сейчас с трудом различимы из-за внезапно опустившегося на город странного голубоватого тумана. Никогда не видел ничего подобного. — Я-то сам в те годы не занимался таким. Но ведь начать никогда не поздно, неправда ли?
— Зачем мы здесь? — он боязливо косится в сторону своей машины.
— О, кажется ты уже и сам догадался. Не нужно так нервничать. А твой водитель сейчас немного занят светской беседой с моими парнями, — предупреждающе вздергиваю бровь. От этих слов он съеживается, и кажется, что становится даже ниже ростом. — Ну так что? Знаешь зачем мы здесь? Наверняка, ты слышал про меня много разных слухов. Так вот, это не слухи.
Он дергается в сторону в попытке уйти.
— Не рыпайся, — вытаскиваю пистолет и направляю прямо на него, отчего он застывает. — Здесь тебе не Москва. Это мой город. Моя территория. Этот пустырь станет твоим последним пристанищем. Легко. А мои парни позаботятся о том, чтобы никто не задавал лишних вопросов и не искал тебя. Отпусти девочку и ребенка. Я даже позволю тебе сыграть в благородство и притворится, что это было твоим решением. Мне кажется, Еве будет так легче.
— Да пошел ты. Ты не посмеешь. А как же стройка?
— Ты правда думаешь, что это для меня важнее, чем родной сын?
— Тебе не тягаться с таким, как я.
— Оглянись вокруг. Думаешь, я тут в игры играю?
— Мои связи…, — он делает еще одну попытку.
— Мы с моим другом плевать хотели на твои связи, — перебиваю его, выразительно глядя на пистолет в моей руке. — Когда я засуну его тебе в глотку и нажму на курок, никакие связи не спасут тебя. А мои люди избавятся потом ото всех улик.
Невольно вспоминаю ставшее почти маниакальным лицо Матвея, когда при помощи своего уникального растворителя он избавлялся от тела того придурка — отчима Ники. Бедная девочка, по-видимому, до сих пор не может прийти в себя от того, как жестоко тот избил ее мать. Я специально приказал Никите, посылать именно Илью присматривать за ней. Он самый спокойный и чуткий из всех «Беркутов». Если кто и сможет ей помочь, то только он.
— Мне нужно время.
— Ни хрена! Ты должен сделать это сегодня же. Если завтра я увижу в глазах моего сына все те же безысходность и скорбь, дальнейший сценарий я тебе уже рассказал.
— Он нажаловался тебе?
— Роман ничего мне не рассказывал, — я шумно вздыхаю и бормочу скорее сам себе, чем ему. — Мои дети выросли и так стремятся быть самостоятельными. И это убивает меня, — потом продолжаю уже громче. — Мой сын не имеет привычки жаловаться на свои проблемы. Иначе я бы уже давно ее решил. Я сам все понял, глядя на их с Евой лица. А ты, старый дурак, все никак не поймешь? Она не твоя. И никогда не будет. Она принадлежит моему мальчику.