Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Но тут Ирусенька увидела мечи… С радостным визгом она сиганула к ним поближе и выхватив тот, что большее её раза в два, принялась проворно и залихватски вертеть его обеими ручонками над головой, бегая по комнате, задевая утварь, людей и животных! Вот это уже был нешуточный «рокенрол»… Захватило дух даже у самых лихих и бывалых. И даже непотопляемый Лёха, робко улыбнувшись, попросил: «Ты это… Товой, меч-то положи… Давай вот лучше в игрушки поиграем, ага?». Неожиданно посвящённая в рыцарство Ражева победила по дурости даже самого барона Каулина! Огромный меч мы еле отобрали у неё только общими усилиями. Её вообще легко обмануть, переведя зыбкий её интерес на другие развлечения, и через пару мгновений карающий пространство меч был оставлен, и она уже с интересом резалась с Каулиным в увлекательную порно-игру на его побитом безумствами «компе».

С умилением припоминаю ещё одного необыкновенного чувака – некоего Кулагина. Ликом и комплекцией он был «в ноль» замечательный актёр Алексей Смирнов, которого блистательный Шурик назидательно отшлёпал с сакраментальной фразой «надо, Федя, надо!» в гениальной комедии «Операция Ы». Думаю, решительно лишним будет упоминать, что это был ближайший приятель небезызвестного теперь вам Лёшки Каулина.

То, что выделывал сей дикий человек, далеко выходит за рамки не то что строгих советских восьмидесятых, но и за рамки панковского 77-го в Лондоне. Он мог, будучи законопослушным восьмиклассником, найти на пыльной дороге откровенно женскую серьгу и тут же вдеть её в ухо и ходить так на постылые уроки. Реакцией учителей было просто молчание – они не знали, как реагировать на действия юного кандидата в дурдом.

Кстати, наша родная нижегородская «дурка» находилась в посёлке с жутким названием «Ляхово», коим пугали непослушных детей озадаченные педагоги и родители.

Или же решительный парняга Кулагин мог подобрать выброшенную искусственную ногу и одновременно вставную челюсть, причём все это страшное наследство выброшено было на помоечку непочтительными родственниками бедолаги-усопшего. Челюсть, предварительно правда, прокипяченная, вставлялась Кулагиным себе в пасть, а нога, соответственно, аккуратно пристёгивалась. И в таком вот завораживающем образе он появлялся в родимой школе. Мы все были в почтительном восторге, учителя же творили молитвы, чтобы герой дня поскорей загремел в тюрягу.

Ну и маленькая шалость на тонкий французский десерт – невинная игра в Джеймса Бонда, когда на сладостной перемене бравый Кулагин наотмашь кидался всей неслабой тушей на стулья и парты, с диким грохотом сшибая их, словно лихой герой боевика и имитируя «Голден Ган» в могучих лапах. Ломалось и крушилось в щепы всё, что попадало под могучее тело – дерево, люди, чучела и микроскопы. Вот такой необузданный, великий характер.

Как же не упомянуть и такую «мелочушку», как я героически сдал физику на «пять», «поступаючи» зачем-то в Универ, и оставалось мне «размочить» только формальное сочинение. И мы развесёлой троицей (Каулин, Кулагин и я) отмечали моё почти поступление в одном грязном пивняке. Кстати, располагалась дикая пивнуха в доме моей чопорной репетиторши и дверь в дверь с легендарной валютной «Берёзкой». Было выпито немало напитка, по вкусу запаху и виду не имеющего ничего общего с тем, что обыкновенно именуют пивом. Помню очень живо и ярко, как мы долго и по-идиотски ржали, мол, «Гоголь, смотри, Гоголь!», над мужичком напротив, который настолько был похож на великого безумца Гоголя, что даже длинный хрестоматийный нос его мерно опускался в кружку при каждом отчаянном глотке.

Где это время, где эти раздолбайские мои приятели? Что с воплощением пофигизма Лёхой, я не знаю совсем. А вот бедолага Кулагин неосторожно загремел в армию и вернулся оттуда «совершенно другим человеком». Первый раз я был так страшно напуган необратимыми и страшными изменениями в человеке. Это был уже угрюмый, неразговорчивый, злорадный и жестокий человек, ставший чуть позже милиционером. И, полагаю, отменным милиционером…

Два года он ел одни только пельмени – такое уж далёкое и тревожное место службы у него было. А одна из рассказанных им бойцовских инициаций много объясняет в этих его грустных превращениях.

Бравый солдатик должен был подтвердить перед «дедулями» свою стойкость, держа на вытянутых руках фанерные листы. А строгий дедушка-наставник производил выстрел в могучую (а чаще не очень) грудь бойца, прежде произносившего чётко и без запинок: «Фанера упорная, бронебойная…». Надеюсь, после такого милого «принятия в пионеры», живыми оставались все…

Так что, хочу ли я увидеться с кем-то из полузабытых одноклассников, оставим этот вопрос открытым, можно? Да и осторожно рассказываю я только о тех, о ком желчный язык мой способен поведать. Было такое безобразное в нашей милейшей школе, о чём не нужно знать никому, это лишь разнесёт семя зла дальше и дальше, в этом я убежден. Тем более что, мы уже об этом так хорошо договорились.