Роман с фамилией

– Привёл нас Остряница к Белагороду, который он же пять лет назад пытался взять огнём и мечом… И как совести у него, сивоусого, хватило туда заявиться? Да, видать, с совестью-то он и не знался никогда… Стал бить челом тому же воеводе, что некогда оборону от его приступа держал. «Дескать, прости великодушно, воевода, дай нам приют, защити от поляков!» Ну, русские-то люди зла не помнят! Воевода не стал Остряницу попрекать. Пожалел Христа ради если не его с черкасами, так жён да детишек казацких. Определил всем место для поселения близ Муравской сакмы. Там, где старая крепость Чугуев стояла. Крепость эта давно уже была разрушена татарами, остались только земляные валы. Там вот мы и стали обустраиваться. Чтобы впредь земли русские от басурман оборонять, возвели новый дубовый острог с восемью башнями и каждой из них своё имя дали. Неподалёку от Средней Брясловской башни твой отец нашу хату построил… В ней ты и родился три года спустя…

В чугуевской хате под звуки отцовских и материнских песен, слушая их затейливые побывальщины о кровавых и неспокойных временах, предшествовавших моему появлению на Божий свет, я рос, набирался ума, исподволь осознавая себя сыном одного большого, но каким-то злым роком разделённого на две части народа…

3

В Чугуеве наша семья прожила несколько лет, а затем вернулась на Полтавщину. Случилось это вскоре после мятежа, поднятого казаками-переселенцами против Остряницы. Для гетмана всё закончилось трагически. Боясь наказания от русского воеводы, казаки и покинули обжитой Чугуев.

По возвращении на украинные земли поселились мои родители на хуторе близ села Кобеляки, входившего во владения польского магната Юрия Немирича.

Мой батька был зачислен в реестр Войска Запорожского, но уже не сотником, а обычным казаком чигиринского полка. Да и это благодаря великому старанию и покровительству давнего его сотоварища Зиновия-Богдана Хмельницкого, некогда генерального писаря, а ныне – чигиринского сотника.

Дружба с Хмельницкими у моего рода давняя. Мой дед Иван знался ещё с отцом Богдана – чигиринским подстаростой Михаилом Лавриновичем Хмельницким. Дед Иван приходился Богдану крёстным отцом. Вместе с обоими Хмельницкими он сражался под Цецорой, где старший Хмельницкий был убит, а младший попал к туркам в плен. По возвращении Богдана из Туретчины теперь уже мой батька участвовал вместе с ним в нескольких морских походах к берегам Анатолии, плечом к плечу сражался с московитами под Смоленском. Именно там Богдан Хмельницкий отличился – не позволил стрельцам захватить короля Владислава в плен и за это получил из его рук награду – золотую саблю.

После подавления казачьих восстаний Павлюка, Остряницы и Гуни Богдан Хмельницкий, успевший к этому времени стать генеральным писарем – вторым после гетмана человеком в войске, попал в Речи Посполитой в немилость – был низведён до сотника. Но не побоялся похлопотать за моего батьку перед польским комиссаром Петром Комаровским, к которому теперь в украинных землях перешла гетманская власть.

– Я молюсь, и вы молитесь за Богдана, – говорил батька нам с матерью, крестясь на икону Спасителя. – Кабы не вписал Хмельницкий меня в реестр, не видать бы нам ни хутора, ни земли… В лучшем случае, подобно многим сотоварищам, записали бы меня в мещане, а то ещё и угодил бы в холопы к тому же пану Немиричу, и вы вместе со мной…

На отцовском хуторе близ Кобеляк прошли самые счастливые годы моего детства.

Хутор состоял из десятка светлых хат-мазанок. Его окружали благоуханные вишнёвые и яблоневые сады. За ними простирались, сколько видит взор, чередующиеся меж собой тучные пастбища, пахотные земли с жирным, словно масло, чернозёмом и древние дубовые рощи, в сени которых и в знойный день ощущалась прохлада. В большом круглом ставке подле нашего хутора плескались огромные караси и важно плавали домашние гуси и утки. На косогоре неутомимо махала деревянными крыльями ветряная мельница – ветряк. А над всем этим изо дня в день катилось по небу то нежно-ласковое, то беспощадно-жгучее светило. Когда же наступала ночь, высыпали на чёрный бархат неба огромные, величиной с кулак, зироньки – яркие звёзды, которые искрились и переливались, кружились в своём небесном хороводе, как парубки и дивчата в дни весенних и летних праздников.

Но верно говорят, что вечных праздников не бывает и счастливая пора детства когда-то заканчивается.

В канун моего семилетия настал и мой черёд познать эту простую истину.

Год 1647-й выдался необычным. Он принёс сразу два солнечных затмения – после Святок, и в самой середине лета. Затмения Солнца, по поверьям, ничего доброго не сулили. Уже в конце весны с Дикого поля в невиданном множестве налетела саранча и в считаные дни уничтожила все посевы в округе. В это же время надвое расколола ночной небосклон падучая звезда. Ещё один недобрый знак.

Были и другие вещие знамения. Одной старухе в Кобеляках во сне явился Николай-угодник и предрёк скорый конец света. К местному дьячку с таким же предостережением приходила Пресвятая Дева…