– Тогда никакая Бибиэна не ведьма, а, увы, обычная Евина дочь, – развёл руками дядюшка и уже без всякой насмешки заметил: – Впрочем, в каждой наследнице нашей матери-прародительницы гнездится плотская греховность. Всякая женщина по сути своей – орудие совращения. И уже только поэтому стоит её опасаться, будь она падшей или прикрывающейся благонравием. Опасайся каждую, Джиллермо, опасайся ничуть не меньше, чем если бы она оказалась настоящей ведьмой!
– Но эта Бибиэна, поверьте, падре, и без хвоста – ведьма! – стоял я на своём. – Из-за неё я убил человека!
– Об этом мы поговорим позже, Джиллермо! Ну а ведьма она или нет, не суть важно. Я хорошо знал двух виконтов Суинфредов – отца и деда твоей мачехи. Оба отличались редкой злопамятностью и мстительным нравом… Мачеха твоя, судя по всему, переняла от своих предков не самые лучшие черты… Значит, она станет мне мстить!
– Уже хотела меня отравить! Если бы не бедный Халиф…
Дядюшка покачал головой:
– Она желает тебе смерти не только как свидетелю её измены. Ты сказал, что Бибиэна вынашивает нового наследника твоему отцу… Но ведь ты знаешь закон: младшему брату никогда не стать хозяином Кердани, пока жив старший наследник – ты! Вот этого-то Бибиэна и не сможет тебе простить никогда! И если она начала действовать, значит, уже не остановится.
– Выходит, мне по-прежнему грозит опасность? – глухим голосом спросил я.
Дядюшка кивнул:
– О да, мой мальчик! Тебе надо остерегаться кинжала наёмного убийцы, а ещё пуще – яда… И вовсе не обязательно, что его подмешают в питьё или в еду. Я когда-то изучал яды. Их превеликое множество: белладонна, цикута, чёрная чемерица, цветы бегонии и порошок ртути… Я уже не говорю об арабских вытяжках из яда аспида или из пустынной гадюки, о разных мазях, одно прикосновение к которым приводит к окостенению членов и остановке сердца… Судя по тому, что случилось с псом, Бибиэна такие дьявольские снадобья готовить умеет…
– Что же мне делать, падре?
Он встал и обнял меня за плечи:
– Тебе надо поскорее уехать, дорогой Джиллермо, и уехать как можно дальше отсюда!
– Но куда я поеду, падре? Как мне дальше жить с грехом убийства?
Дядюшка отозвался словами из своего излюбленного Екклесиаста:
– Радуйся, юноша, молодости своей, и в дни юности твоей да будет сердцу благо; и ходи по путям, куда влечёт тебя сердце, и по зримым твоими очами, и знай, что за всё за это Бог призовёт тебя к суду…
Я не сразу понял смысл сказанного. Дядюшка пояснил:
– И я был юн, Джиллермо, и я ходил по путям, куда влекло меня сердце, забывая о суде небесном, и худое от плоти своей не отводил, уверовав, что молодость и густая шевелюра даются навечно… – Дядюшка провёл ладонью по своей лысой макушке, напоминающей спелую тыкву, и произнёс доверительно: – Я, мой мальчик, как и ты, не родился епископом и в свои молодые лета натворил много такого, за что мог бы считать себя грешником куда большим, чем ты.
Он неспешно осенил себя крестным знамением и продолжал:
– Ещё не зная мудрого Екклесиаста, узнал я на собственном опыте, что такое убить человека, что такое лжесвидетельствовать. Познал я и то, что женщина – горше смерти, ибо она – сеть, а сердце её – силки, а руки её – оковы, сковывающие мужчину…
Я осторожно перебил его:
– Падре, я помню все ваши наставления. Но что мне делать с болью, живущей в моём сердце?
– Сердце – орган сугубо женский, и если не научиться с младых ногтей, как бронёй, защищать его хладнокровием и бесстрастностью, настоящим воином никогда не стать… А я, сonfiteor – каюсь! – в твои лета обладал сердцем влюбчивым, открытым к жизненным радостям, и так же, как ты теперь, Джиллермо, мечтал стать рыцарем, не страшащимся ничего, кроме бесславия… Но мечты и реальность редко совпадают. Многие женщины в ту пору соблазняли меня, и сам я соблазнил многих, но не отыскал той прекрасной дамы, ради которой можно было бы умереть. Я пролил реки крови, и христианской – на благородных турнирах, и нечестивой – в сражениях, где собственноручно отправил в преисподнюю сотню врагов Господа нашего, но ничего не мог поделать со своим слабым сердцем, печалящимся о Страшном суде, где ждут таких, как я, грешников котлы с кипящей смолой и сковородки с раскалённым маслом… Все эти противоречия раздирали мне душу. Так же, как ты, я старательно каялся в грехах, но не находил покоя. Но однажды ночью явилась ко мне Sancta Maria! Матерь Божия говорила со мной! Она велела отправиться в паломничество на Святую землю… Не смея Ей перечить, я снял с себя рыцарские доспехи, надел рубище и вступил на корабль, плывущий в Латакию…
– Так вы видели Гроб Господень, падре?
Но он продолжал, словно меня не слышал: