Роман с Луной

– …И пятьсот аванс! – выпалила я.

– Моя школа! – потирал руки довольный астроном. Паша созвонился, заказчики согласились.

В большом красивом светлом здании со стягом на козырьке нас встретил менеджер Илья и – коридорами, коридорами – повел к идеологам в ставку. Там два солидных историка Всеволод Петрович и Святослав Тихонович, в галстуках, в пиджаках, часа примерно четыре вдумчиво загружали меня информацией. Чуть ли не полный рабочий день я конспектировала вехи и события истории государства Российского, которые они замыcлили втиснуть в полторы минуты. На ярких исторических примерах в трех роликах по тридцать секунд мне надо было наглядно продемонстрировать, что мощь России заключена в идее неразрывного триединства – державности, православия и народности.

Все это время Павел сидел со мной рядом за длинным столом, в том же сером обшарпанном пиджачке, и очень важно кивал. Вот как жизнь распорядилась, думала я: были два друга, вместе работали в мультипликации, вместе гуляли, выпивали, ухаживали за красивыми девушками, а теперь один высоко взлетел, превратился из Володьки в Вольдемара, в резиновых американских галошах блистает в Голливуде, на короткой ноге с Вупи Голдберг и Джеком Николсоном, а другой как был Пашка, так и остался, простился с чаяниями, так, пробавляется на подножном корму.

– В общем, хронометраж такой, – подвел итог Святослав Тихонович. – Юрий Долгорукий возводит Москву на семи холмах – две секунды; набег Золотой орды и достойный отпор Дмитрия Донского Золотой орде – шесть секунд, духовный расцвет – пять секунд, три – на релаксацию. Вечер, пейзаж – две секунды, новое утро. Кремль белокаменный, художник Андрей Рублев – три секунды, нотки тревожности, заходит солнце, Минин и Пожарский – четыре секунды, Петр Первый – две, Ломоносов идет в Москву в лаптях – три секунды, Нарышкин – полсекунды, восходит солнце, а дальше весна, Университет, война 1812 года – пять секунд, строительство Новодевичьего монастыря – секунда, Кутузов, куда мы уйдем от Кутузова? Бородинское сражение – две секунды. Восходит солнце, ускоренно бегут облака. Строительство Триумфальной – секунда, Октябрьская революция – две секунды, Гражданская война – полторы, Отечественная – три, победный парад на Красной площади – одна, салют, заходит солнце. Лирическая пауза на две секунды, и – мажорно – выходим на новый духовный расцвет, связанный с освоением космоса: искания Циолковского, свершения Королева, подвиг Гагарина – семь секунд.

– А что будем делать с музыкой? – спрашиваю, захваченная глобальностью патриотической затеи.

– Музыка будет Свиридова, «Время, вперед!».

– А закадровый текст?

– Текст нужен эпохальный – с бухты-барахты не напишешь, – произнес Всеволод Тихонович, сурово сдвинув брови. – Такой нам потребуется текст, который наши потомки на граните выбьют! Надо много думать, чтоб написать этот текст!.. Боюсь, только мне и Святославу Тихоновичу он будет по плечу.

Мы скрепили нашу устную договоренность железным рукопожатием и условились, что у меня послезавтра будет готов сценарий первого ролика. Илья вывел нас во двор и всучил мне книгу с торжественным заголовком «Москва», начертанным славянской вязью, практически неподъемную.

– Ознакомитесь на досуге, – сказал он вполне серьезно. – Теперь насчет аванса: мне было бы спокойней, если бы вы принесли свои наброски. Тогда я с легкой душой выну из кармана пятьсот долларов. А то знаете, как бывает, – недавно один художник (от слова «худо») забрал сто баксов и пропал. Я его разыскиваю, а он мне заявляет: «Вот это все, что вы там рассказали, меня до того не заинтересовало, что я готов не только вернуть аванс, но и приплатить еще немного, только бы ничего для вас не делать!»

– А если я вам поведаю все случаи, – отвечаю, насторожившись, – когда я начала работать без аванса… Да и с авансом…

– В сле-ду-ю-щий раз, – настойчиво стал выпроваживать нас Илья.

– Илюш, а почему? – вступился за меня Павел. – Знаешь, Марусь, – он сказал артистическим шепотом, – если тебе Илья сейчас не заплатит, я откажусь работать, хотя уже знаю, как сделать красиво.

Я даже удивилась, какой этот Паша молодец.

Илья тяжело вздохнул и кому-то позвонил – наверное, Святославу или Всеволоду. Отдавая мне аванс, этот былинный богатырь совсем стал смурной.

Дома я вывесила перед глазами свиток великой русской истории, посекундно расписанной Святославом и Всеволодом. Ум не вмещал столь динамичной концепции. Только знакомство с неумолимой хронологией Тибетской книги мертвых отчасти примиряло меня с таким забористым методом прессования великих и страшных событий. Как все это описать? Как выразить на бумаге?

Я до того сосредоточилась на отпущенных мне секундах, что глаза начали слипаться, меня стало клонить в сон. Во сне сразу появился Юрий Долгорукий, мой стародавний знакомец, в детстве с бабушкой мы гуляли под его простертой дланью, когда жили в Большом Гнездниковском переулке. Ветер шевелил его кудри, одежду, гриву коня. Потом показались лица простых русичей и злобных татар, скачущих с копьями наперевес на степных коротконогих лошадях.