Роман… С Ольгой

В тот вечер, три дня назад — Красов не ошибся — он ушёл. Ушёл, вернее, выехал из нашей комнаты: забрал свою любимую подушку, не забыл про ультрабук и прикроватную лампу, прибрал к рукам большую пепельницу и пачку общих сигарет. Отныне муж спит в зале, на большом диване. Там же чем-то личным занимается, что-то пишет, что-то изучает. По крайней мере, я слышу, как он с кем-то общается, что-то, как обычно, пробивает, рыщет в поисках нужных сведений, добывая информацию, открывает ящики Пандоры, о которых люди за ненадобностью давным-давно забыли. Стало ли мне лучше? Определенно. Теперь я сплю по диагонали, предварительно заперев дверь в комнату на ключ, хотя замок стопроцентно не задержит Ромку, если ему приспичит силу показать. Такое мы уже проходили. Совсем недавно, между прочим. Если не ошибаюсь, три месяца назад…

— Он порезался, — нагло ухмыляюсь.

— Когда брился, я так полагаю?

— Старая шутка, — хихикаю, ладонями, как ковшом, прикрывая рот.

— Бандитская пуля, от которой он уже отвык?

— Мы трахались, Костя.

— Оля-Оля-Оля, прекрати, — убеждена, что он сейчас мотает головой. — Зачем ты…

— Правда-правда. Я укусила Юрьева, потому что он меня держал, жёстко зафиксировал, как старую калошу, но силу при этом не рассчитал, нагнул, как шлюху, и отодрал над раковиной в ванной комнате. Не люблю подходы сзади. Муж знал об этом, но в порыве страсти не придал положению значения. За это, как говорится, и поплатился.

Интересно, что Ромка Косте рассказал?

— Пусть так. Это ваше дело. Если честно, то приятно было видеть, что его ладонь с любовью обработана и тщательно забинтована. Начальник безопасности со сквозным ранением в руку достойно смотрелся, пока не морщился от боли, как девочка, или по причине утраченного чувства собственного достоинства, потому как Сашка подкуривал ему сигарету. Правая ладонь до сих пор скулит, Юрьева. Ты хоть бы пожалела его.

— Не лезь не в своё дело, Красов, — молниеносно обрываю. — Выйди, пожалуйста, ты мешаешь.

— Узнаю! Узнаю нашу бешеную и жгучую Ольгу. Жадничаешь, ревнуешь мужа, поэтому и заводишься. У них с Сашкой дружба, не волнуйся. Поскандалили и тут же помирились. Я их «девочками» величаю. Ты не возражаешь?

— Главное, чтобы палач тебе морду за подобные гадости не набил. Он может!

— Меня будет кому пожалеть. Не беспокойся, — Красов слишком близко, он шепчет прямо в ухо, теплым воздухом приподнимая выбившиеся волосы на одном виске.

— Отойди.

Я работаю в этом месте, по меньшей мере, шестнадцать лет: шесть полноценных и десять «холостых». Сказать начальнику «спасибо» за то, что вник в сложность ситуации, выразил сочувствие и не стал придавать огласке моё неприглядное поведение по отношению к собственным подчиненным и не имеющим к моему отделу отношения мимопроходящим, но во всё вникающим коллегам?

— Это моя фирма, Юрьева, помещения тоже принадлежат мне и твой рабочий кабинет, как это ни странно, числится на упомянутом в кассовых книгах балансе, а это означает, что я в своих правах, могу здесь находиться, сидеть на этом стуле, стоять у тебя за спиной, смотреть в окно, рисовать сердечки на запыленных поверхностях казённой мебели. Зачем ты лично приехала?

— Юрьев привёз, — не поворачиваюсь, по-прежнему нахожусь к начальнику спиной. — Я увольняюсь, решила забрать свои вещи и…

— Первый раз об этом слышу.

— Костя… — жалобно скулю.

— Я не подпишу «по согласованию сторон», Ольга Алексеевна. Ты задолжала фирме. Отработка будет.

— Я готова.

— И никто не посчитал нужным сообщить о твоем намерении. О подобном оповещают как минимум за две недели до предполагаемой даты.

— Я говорила, — вполоборота обращаюсь, сильно скашиваю взгляд и сжимаю руки, формируя крохотные кулаки.

— Говорила?

— Палач должен был предупредить тебя, — вскидываю подбородок, по-прежнему демонстрируя Косте профиль.

— Повернись ко мне лицом и заяви об этом самостоятельно, открыто и без свидетелей. Сколько дать времени ещё?

— Я хочу уйти.

— Повернись ко мне, — выдаёт как будто по слогам.

— Мне нужно.

— Оля?

— Я хочу с ним развестись.

— Скажи это, глядя в глаза своему мужу.

Не могу! Видит Бог, не даст соврать, несколько раз я порывалась подать заявление без ведома Юрьева, почти доходила до нужного мне места, заходила внутрь, интересовалась электронной очередью, законопослушно брала талончик, распечатывала бланк в нескольких экземплярах — а вдруг испорчу! А потом… Писала, писала, писала… Марала бумагу, рисуя между строк розы и ромашки, водила бездумно рукой, нанизывая чернильные нити на уголки заглавных букв. Сидела в комнате, следила за потоком посетителей, прислушивалась к их проблемам, радовалась заявлениям с просьбами о вступлении в брак, смахивала случайную слезу, сопереживая женам, матерям, отцам и братьям, потерявшим близких и пришедшим оформить соответствующие документы.

— Он не отпустит меня.

— Ты ведь знаешь, что нужно сделать, чтобы муж дал тебе свободу?

— Я так не смогу поступить. Я не твоя жена…