Роман… С Ольгой

— Перестань, — смотрю на мужа исподлобья, но скрежещу зубами и еле-еле раздвигаю губы.

— Фролов не будет беспокоить эту женщину. Он отвалит со звонками и сообщениями в твое с ней личное время.

— Перестань, — еще немного тише говорю.

— А я ведь женюсь, Юрьевы!

«На ком? То есть… В смысле?» — вздрогнув, вырываюсь из крепких рук и почти вываливаюсь из его захвата.

— Похоже, это чёртова судьба. Ромыч, спасибо за проделанную работу и за терпение. Ты у нас знатный стоик и молчун…

Палач, палач, палач! Убийца проклятый! Мучитель, изувер, бездушный… Грёбаный насильник!

— Я хочу домой, — смаргиваю и, как выброшенная на сушу рыба, глупо раскрываю рот.

— А Фролов? — босс осторожно пальцами цепляет мой правый локоть. — Оля?

— Я хочу домой…

Рана на правой руке слабо затянулась. На палаче всё заживает, как на беспородном псе. Розовая, только появившаяся нежная кожа чересчур натянута в то время, как муж сжимает руль и смотрит исключительно вперёд, не бросая лишний раз взгляд на пассажирку, сидящую на заднем сидении.

Я решила — я уйду. Костя перегорит и забудет то, что говорил в моём, в ближайшем будущем бывшем, кабинете. Ни один работодатель не имеет права удерживать человека, принявшего окончательное решение завязать с тем, чем он занимался по долгу службы. Перебираю свои вещи, кое-как уложенные в небольшую картонную коробку, иногда бросаю взгляд, чересчур скосив глаза, на сосредоточенного на полупустой дороге Юрьева.

— Ты выставил меня идиоткой, теряющейся в собственных показаниях, — тяжело вздохнув, откидываюсь на подголовник. — Мы ведь всё обговорили, а напоследок ты заверил, что сообщишь Косте о моём желании. Я хочу уйти, я устала и…

— И куда ты намерена пойти после того, как Красов подпишет твоё заявление? Полагала, что я дебил, не способный сложить два простых числа? Лёль, я хорошо учился в школе, а в первом классе даже получал «звёздочки» на тетрадку за охерительную смекалку, да к тому же на телефоне имеется калькулятор, а в мозгах теплится сознание. Устав не отбил мои мозги, но выдрессировал дисциплину, — поворачивает голову налево, лишь бы не смотреть на меня. — Поужинаем на набережной?

— Нет.

— Да.

Какого чёрта о моём желании спросил?

— Я хочу домой.

— Очередная блажь?

— Что?

— Ты, твою мать, забыла, с кем живёшь?

— Нет.

— Развода не будет, — прикладывает только-только зажившей рукой по рулю. — Я не собираюсь возвращаться к этому вопросу в энный раз.

— Развод для слабаков? — на всякий случай уточняю.

— Скорее, для дураков.

Я вздрагиваю и сильнее вжимаюсь в спинку кресла:

— Ты мазохист, Юрьев?

— Да.

— Я не люблю тебя, — прикрыв глаза, шепчу. — Не люблю! Дошло? Ты принял доведенную информацию?

— Неважно! — рыкнув, сильно вдавливает педаль тормоза, погружая квадратную поверхность в пол, машина звонко взвизгивает и с клевком останавливается в точности на середине перекрестка. — Чего тебе надо? — муж хрипит. — Открой немедленно глаза, когда я разговариваю с тобой.

— Я хочу домой.

— Лёль, сколько дать времени? Пожалуйста, — я чувствую его прикосновение, он тормошит, надавливая на тыльную сторону моей подрагивающей ладони, — детка, посмотри на меня.

— Ты ведь не смотришь… — давлюсь, сдерживая ор, и вместе с этим всхлипываю.

— Я буду! Обещаю. Буду смотреть только на тебя.

Не так… Он не так говорил тогда, когда увидел моё лицо в больнице.

«Шлюха» — так было вырезано у меня на лбу. Так меня назвали, когда отправляли сообщение «молодому, да рьяному мусорку».

«Подстилка» — это было вычерчено чёрным маркером на одном предплечье, а на бедре красовалось мерзкое — «Вонючая давалка». Моя цена — один отечественный косарь, который мне засунули в трусы после того, как надругались. Не помню, как выбралась и с миром к мужу прибежала…

— Мороженое будешь? — Рома смотрит мне в лицо.

— Нет, — убрав локти со стола, откидываюсь на спинку кресла.

— Аппетит пропал?

Скорее, вкусы изменились.

— Юрьев… — отвернувшись от него, смотрю куда-то вдаль через отсутствующее стекло открытой площадки дорогого ресторана на центральной набережной, — я хочу спросить. Это можно?

— Спрашивай, — мельком замечаю, как он зеркалит мою позу, как старается во всём мне подражать.

— Тебе не надоело?

— Нет.

«Господи!» — похоже, под брови завожу глаза.

— Недослушал и…

— Меня всё устраивает, но я хочу большего, Лёлик.

— «Большее» не наступит! — перевожу на него глаза. — Ни-ког-да. Здесь по-другому надо действовать.

— Не уверен в способе. Но «большее» наступит, значит, я буду ждать, — а он, прищурив взгляд, всматривается в ярко-розовый закат.

— Знаешь, как называется подобное сожительство? — терроризирую палача своим вниманием. — Смотри на меня, козёл, — шлёпаю по его руке, играющей пальцами по столу, как на фортепиано.

— Как? — не меняет позы, придерживаясь добровольно избранного направления, но руку всё же убирает.

— Болезнь! Огромная дырка в голове! У тебя отбитые к херам мозги. Дай мне сигарету, — под столом толкаю его лодыжку своим носком, — быстро!

— А лекарство есть? — Юрьев снова смотрит прямо, но не в мои глаза, а куда-то вверх. — Чтобы что-то получить, нужно добавлять «пожалуйста» и не бить меня.