Роман… С Ольгой

— Господи! Ах, как же идеально вы с девочкой совпали-то. Вот уже поистине муж и жена — одна сатана. Она так хорошо и своевременно подает тебе патроны, что ты не можешь из пулемёта не строчить? Надо до железки отстреляться?

— Спокойной ночи, дорогая, — муж слишком грубо дёргает замок.

— Небольшое откровение желаешь?

Он замирает, стоя к ней спиной, а я, как любопытная Варвара, тараню лбом окно и выставляю руки на стекло. Скребу ногтями, но всё равно приклеиваюсь мокрыми ладонями к скользящей гладенькой поверхности.

— Да, я счастлива, сынок, что вы вдвоём приехали и, видимо, не поругались по дороге.

— Поругались, — Рома отвечает.

— Опять из-за меня?

— Из-за меня, — муж тихо поправляет.

— Хочу узнать, в чём моя вина? — свекровь настаивает. — Объясни, пожалуйста. Будь добр. Да чтоб тебя! Смотри в глаза, когда я обращаюсь. Виновата, виновата, виновата. В излишней чувствительности, да? В том, что чересчур переживаю и принимаю близко к сердцу то, что происходит? В том, что желаю благополучия для вас? Как видишь, вариантов слишком много, а я устала подбирать. Так что, ты чётко сформулируй и наконец-таки определись с ответом. И не смей отворачиваться, когда я разговариваю. Ведёшь себя, как упрямый мальчишка. С меня достаточно твоей жены. Понимаю, что для неё свекровь — враг номер один, но для тебя я всё же мать, а не назойливая муха, которую никак не удается хлопнуть. А ты повыше занеси ладонь и размахнись, не сдерживаясь. Боже, как же вы несправедливы к старикам. Я отдала тебе всю жизнь, а ты…

— А я люблю жену и отдаю себя. Ничего не жалко. Ольге стоит только попросить. Пока, родная, хочу в кровать!

— А нужно ли оно? По крайней мере, ей, да ещё в таком объёме. Всё! Вот прям всё? Ты, как твой отец. Я не говорю, что это плохо, но…

— Нужно. От меня ей нужно всё. И потом, как отец? — я слышу, что Рома громко хмыкает.

— Да.

Вот здесь я с Маргаритой полностью согласна. Отец и сын — одно лицо!

— Неплохо для начала. Не самый худший вариант. Ты не находишь?

«Самый лучший» — как голосящий рупор на подкорке повторяю.

— Самый лучший, — как ни странно, она опять со мною соглашается. — Ведь пожалеешь, Рома.

— Я пожалел, что десять лет назад не выдержал в том месте, дал слабину и проявил безволие, поэтому был вынужден вернуться к вам. До сих пор корю себя за это. Дурак! Посамовольничал и тяжко наказал жену. Надо было набраться терпения или усерднее стараться. Короче, я недоработал и, безусловно, виноват.

— А без связей долго бы ты выдержал?

— Долго.

— По всей видимости, она на дно тянула?

— Никогда.

Лукавит и недоговаривает. Сын врёт Марго и даже не икает. Ромка глазом не ведёт, когда вещает. Хотя, конечно, в чём-то Юрьев однозначно прав. Мы погибали с ним в чужом огромном городе. Не приживались, однако быстро деградировали и самоуничтожались. Муж устроился в охранную службу. Роман Игоревич Юрьев — бывший капитан полиции, стал ночным сторожем на складе строительных материалов, а по совместительству — старшим, куда его пошлют. «Щадящий» режим «простой» работы — сутки через трое или через двое, как того жирдяй-хозяин пожелает или в каком игривом настроении с кровати утром встанет. Пока муж во все глаза следил за складским порядком, я, глубже погружаясь в мысли, да сильнее отравляя дух, постепенно умирала в однокомнатной квартире с древней газовой колонкой и отсутствующим по планировке балконом. Я почти не выходила на улицу, потому как окружающих меня людей боялась. Тогда казалось, что любой прохожий был ознакомлен с мельчайшими подробностями громкого и непростого дела. А притихший Юрьев по графику выгуливал меня, как опаскудившуюся сучку, исключительно на строгом поводке, прижав подтекающую слюнями морду к своему колену. Он дёргал и приказывал сидеть, затем лежать, а под настроение не возражал, если я бы гавкнула, подав зычно голос и заглянув ему в глаза. Одиночество сношало и сгрызало день за днём. Муж довольно быстро разобрался с тем, что получилось, поэтому спешно рассчитавшись, передав ключи от железных контейнеров с товарами новому охраннику и схватив меня в охапку, перевёз туда, откуда нам не следовало уходить с самого начала.

По возвращении сюда отец помог с квартирой, в которой мы ютились, чтобы не стеснять их, не бередить постепенно подсыхающие раны и не встречаться с теми, кто желал нам смерти. Город озверел и ополчился. Каждый замшелый подъезд был пестро изрисован вульгарными сценами того, как я е. усь с двумя, тремя и даже четырьмя мужчинами, которым взбешённый Ромка вырывает после секса член и яйца. Имя «Оля» стало нарицательным. Каждая «яжемать» считала своим долгом предупредить юную дочь о том, что:

«Не будешь хорошо учиться, а начнешь по кафе шататься, да по ночным заведениям гулять, закончишь гарантированно, как эта Оля».

А на простой вопрос о том, кто же Оленька, в конце концов, такая, приличествовало отвечать вот так: