— Значить, я мету двор двадцать шестого — смотрю: бомж, в мусоре копается. Я ему: «А ну пошел! Тебя не хватало!» Он не слушает, только все роется. Открыл один пакет, я гляжу, а там — вот тебе раз.
Прежде, чем Танюша успела возмутиться, Семеновна высыпала на пол содержимое пакета. Там были цветы. Ирисы и розы.
Танюша ошарашенно глядела на мертвые цветы. Семеновна — на Танюшу, гневно.
— Видала? Вот тебе вся разгадка! Мужик, значить, купил женке цветики. Ирисы эти твои. Принес, а ей, вишь, не понравилось! Сказала: «Ты, дурак, не знаешь, какие цветы люблю». Или еще могла: «Где всю ночь лазил, козел? Да еще веник принес!» В общем, значить, поскандалила и выгнала его. Он походил, помучился, решил задобрить. Пришел к тебе, купил букет получше… да?
— Ага, розы дороже, — машинально кивнула Танюша.
— И был он уже такой весь смурной, ага?
— Да, не веселый.
— И в шапке. Женка его выгнала, вот он по улице в шапке и ходил. Купил, значить, ей веник подороже, снова подарил — а она снова накинулась. Ну, тогда мужик психанул. Хрясь розы на пол, ногой притопнул, и оба веника — к чертям в мусор. Вот тебе и тайна. Тоже мне, что-где-почем.
Танюша задумалась. Сверила диагноз с симптомами и медленно качнула головой:
— Нет, это не волчанка.
— Ты че?
— В смысле, не того… не пляшет с симптомами. Мужик утром приехал машиной и купил ирисы. Они такие, на любителя, их не дарят всем подряд. Муж точно знал, что жена любит ирисы, про другие цветы даже не думал. А вот второй раз дарил розы — то есть, самый расхожий товар. Хотел бы подлизаться, было б наоборот.
Она потеребила концы шарфа, добавила:
— А еще, почему дважды покупал у меня? Он что, живет рядом? Тогда чего в первый раз ехал машиной?
Семеновна недовольно фыркнула:
— Чего ты придираешься? Ну, сначала подарил любимые, а потом нелюбимые. Думаешь, не бывает? Всяко бывает! Вот у Ломакина с двадцать шестого есть две машины. Так он ездит все время на маленькой побитой, а большую красивую держит в гараже.
Танюша отрезала:
— Нет, Семеновна, не годится твой диагноз. Надо это… провести анализы.
Она надела перчатки и осторожно, чтобы не исколоть пальцы, подняла на столик цветочное месиво. Отложила в сторону ирисы: семь штук, фиолетовые с желтым, явно куплены вчера — почти не успели завять. А вот розы представляли жалкую картину. Многочисленные переломы, черепно-мозговые травмы, обширная кровопотеря… Но измятые стебли еще держались на обрывках волокон, и Танюша аккуратно распрямила их, сложила цветы один к одному, бутон к бутону.
— Ты чегось?.. — Семеновна подняла руку, чтобы повертеть у виска.
— Это не те розы, — сказала Татьяна.
— Как — не те?
— Видишь: стебли одной длины. А у того мужика из машины были разные! Я еще спросила: подрезать вровень? Он ответил: не нужно.
— Постойсь.
Семеновна подошла, согнулась над столиком, провела пальцем по бутонам, по срезам стеблей — убедилась.
— Тыц-брыц! Одинаковые!
— Я ж говорю.
— Хош сказать, тот мужик выкинул вместе два букета: один свой, а второй — чей-то чужой? Да не просто чужой, а точно такой, как он сам купил в тот день?
— Так показывает анализ, — изрекла Танюша. — С анализом не поспоришь.
Пока Семеновна задумчиво скребла затылок, Татьяна отобрала артиллерийский термос и налила себе кофию. Действительно, хорош. Не то, что из машины.
Семеновна додумала мысль до финала и треснула себя по лбу:
— Да тьфу на тебя, Нюша! Мужик просто их дома подрезал! Вот и вышли розы одинаковые!
— Неа. Не пляшет. Видишь: белые розы успели раскрыться — значит, денек простояли в тепле. Если б он купил их и после ссоры выкинул, были бы закрытые.
Танюша показала ведро с белыми розами.
— Гляди, Семеновна: закрытые. У всех колумбийских роз такое свойство: на холоде стоят закрытыми, а в тепле сразу расцветают. Хлоп — и красота, сказка про…
Она так и села — вспыхнуло в голове внезапное осознание.
— …Золушку, — окончила Татьяна изменившимся тоном.
— Че с тобой? С дуба рухнула?