Милый и родной! Желаю тебе удачи, сохрани тебя всё святое Небо, я же, многогрешная, как всегда, постараюсь не очень волноваться, но всецело положиться на Матерь Божию, предам Владычице твоё существование… Если получится быть твёрдой… Только бы недолго длились эти три нескончаемые и мучительные — без тебя так всегда — дня… Дай Бог. Ко мне вчера приходила знакомая, бывшая соседка, чуть не поссорились с ней на почве заговоров… Говорит: «Помогают они», — хоть в лоб ей бей, хоть по лбу… Естественно, помогают — кто б и пошёл к знахаркам, если б не «помогало»… Какой ценой помогают и какими силами — это никого почти не волнует, потому что привыкли мы искать не Бога, а Божьего. Здоровья нам всем подавай. Знаешь, Вадь, еле сдержалась, чтоб её не выставить — так она меня разозлила… Но, слава Богу, как-то обошлось мирно, без особой её обиды, когда она сказала: «Таня, если тебе верить, то и «Олесю» А. Куприна надо запретить… Слава Богу, промыслительно, конечно, совсем недавно перечитала этот дивный рассказ о лесной колдунье. И вдохновенно «вещать» ей стала… Говорю: «Рассказ этот написан с позиций верующего человека. Например, разговор барина со слугой, — я мгновенно открыла в интернете рассказ (какое это чудо — интернет в мирных целях), — из него сразу ясно отношение к знахарям, колдуньям, которых местные хлопцы прогнали жить в лес — народ их не терпит, и Ярмола, слуга, встаёт против того, чтоб барин к ведьмам пошёл: грех де это — к ведьмакам ходить. Всё население посёлка знает, что за чародейство положена каторга. Вещи названы своими именами. Барин, невзирая на суеверный ужас слуги своего, всё-таки отправляется в лес. Кого ж он там находит: "Да ведь это — Мануйлиха, ириновская ведьма", — мелькнуло у меня в голове, едва я только повнимательнее вгляделся в старуху. Все черты бабы-яги, как её изображает народный эпос, были налицо: худые щёки, втянутые внутрь, переходили внизу в острый, длинный дряблый подбородок, почти соприкасавшийся с висящим вниз носом; провалившийся беззубый рот беспрестанно двигался, точно пережёвывая что-то; выцветшие, когда-то голубые глаза, холодные, круглые, выпуклые, с очень короткими красными веками, глядели, точно глаза невиданной зловещей птицы.
— Здравствуй, бабка! — сказал я как можно приветливее. — Тебя уж не Мануйлихой ли зовут? В ответ что-то заклокотало и захрипело в груди у старухи; потом из её беззубого, шамкающего рта вырвались странные звуки, то похожие на задыхающееся карканье старой вороны, то вдруг переходившие в сиплую обрывающуюся фистулу:
— Прежде, может, и Мануйлихой звали добрые люди… А теперь зовут зовуткой, а величают уткой. Тебе что надо-то? — спросила она недружелюбно, и не прекращая своего однообразного занятия». Вот так. У А. Куприна мне всё ясно, обмана никакого. Не только сама Мануйлиха, но и её прекрасная внучка осознанно служат бесам. «Нет, голубчик… Может быть, вам и не понравится, что я скажу, а только у нас в роду никто не венчался: и мать и бабка без этого прожили… Нам в церковь и заходить-то нельзя…
— Всё из-за колдовства вашего?
— Да, из-за нашего колдовства, — со спокойной серьёзностью ответила Олеся.
— Как же я посмею в церковь показаться, если уже от самого рождения моя душа продана ему.
— Олеся… Милая… Поверь мне, что ты сама себя обманываешь… Ведь это дико, это смешно, что ты говоришь.
На лице Олеси опять показалось уже замеченное мною однажды странное выражение убеждённой и мрачной покорности своему таинственному предназначению.
— Нет, нет… Вы этого не можете понять, а я это чувствую… Вот здесь, — она крепко притиснула руку к груди, — в душе чувствую. Весь наш род проклят во веки веков. Да вы посудите сами: кто же нам помогает, как не он? Разве может простой человек сделать то, что я могу? Вся наша сила от него идёт».
Две обманутые нечистой силой, несчастные женщины — молодая и старуха. Знаем же, что святым Божьим угодникам Бог давал дар исцелений, от которого они, многие, отказаться старались, умолить Господа, чтоб его назад забрал — так заботились о спасении своей души. А соседка моя говорит, что у её знахарки — дар… Тогда спрашиваю её: кто дал? Дар бывает от Бога, но не всегда.
Вернула её к А. Куприну. Талант истинный свидетельствует сам. Рассказ правдив, в нём нет маскировки, зло явлено, оно не рядится под добро — как чаще всего бывает. Болезнь героя со страшными сновидениями, бред тёмный, жуткая и угнетающая грозная жизнь в его снах… И после всех событий — Свет любви сияет и побеждает. Восхищённая, стала вслух читать:
— Ты боишься церкви, Олеся? — повторил я. Она молча наклонила голову.
— Ты думаешь, что Бог не примет тебя? — продолжал я с возрастающей горячностью.