Романчик

Постепенно, однако, дядя Коля разобрался: в комнате мы с О-Ё-Ёй не одни, а в компании лиц, которые никакими книгами, кроме как раз именно запрещенных, не интересуются.

Пошевелив своим раздвоенным сознанием и желая исправить положение, дядя Коля заревел с долго скрываемой нежностью:

– Да про книгу – это я так. Черт с ней, не нужны нам с тобой такие книги! А вот грибков я тебе принес. Ты ведь попробовать мои грибы обещал? Обещал!

Услыхав про грибы, я скривился так, что милиционер с тремя звездочками на всякий случай подступил ко мне поближе. Однако я тут же лицо разгладил и, смирившись с неизбежным, сказал:

– Ладно, дядя Коля, давай свои грибы.

Дело было в том, что дядя Коля мариновал одни лишь бледные поганки: знал секрет. Поганки эти он все время и ел. А другого ничего не ел, так как с деньгами у него было туго. Предлагал он маринованные поганки и всем своим друзьям. При этом выгибал грудь и клялся-божился, что от «бурды советской» не умер только благодаря противоядию в виде поганочного маринада. «Marinadi pogani», – любил блеснуть дядя Коля в кампании мусинских студенток ученой латынью.

Я протянул уже было руку за банкой, как вдруг милиционер, одним жестом задвинув мощного дядю Колю в глубь тамбура, отчеканил:

– А ну прекратите это безобразие! И документики, документики попрошу!

Тут вперед выступила О-Ё-Ёй. В руках она держала не паспорт и не студенческий билет, как можно было ожидать, а два невесть как оказавшихся в ее руках и совсем не идущих к делу предмета.

В левой руке была новая синяя торбочка, в какие когда-то клали чешки для занятий ритмикой и прочую балетную ерунду. Изящную и неповторимую форму торбочке придавала вставленная в нее бутылка. Об этой бутылке я ничего не знал. Где только О-Ё-Ёй прятала ее все это время?

Ну а в правой руке была обыкновенная скалка для вареников и пельменей, которые О-Ё-Ёй иногда здесь же, на Воронцовской, сама и лепила.

– Вот вам ребята Бог, а вот порог, – сказала она уже без всякого хихиканья. – Хотите – берите бутылку и идите с миром. Я здесь сторожу. Ко мне гости пришли. Чего вы к ним привязались?

Я похолодел. Я подумал, что пришедшие сейчас уведут с собой О-Ё-Ёй, и ничего хуже этого не мог себе представить.

Однако получилось по-другому.

– Вы, гражданка М., скалку-то уберите. Да и бутылочку тоже, – как-то нехотя сказал трехзвездочный. – Вас тут ни о чем особо не спрашивают. Еще раз повторяю: прекратите разговоры и предъявите паспорт.

Я похолодел еще сильней. Чего им надо? И откуда они знают про то, какая у О-Ё-Ёй фамилия?

Я вынул из брючного кармана и подал трехзвездочному студенческий.

В это время снова вступил дядя Коля пожарник.

– А я вот, к примеру, паспорт с собой носить не собираюсь. Этого в законе нету, чтобы паспорт с собой везде таскать. Ну нет у меня паспорта, нет!

Дядя Коля пожарник знал про потерю и обретение скрипки. Но он еще не знал, что паспорт мой, болтавшийся в футляре временно пропавшей скрипки, при этом не отыскался. Дядя Коля думал помочь, но только навредил.

– Вас, гражданин, тоже покудова не спрашивают. Но могут и спросить. Паспорт! – снова рыкнул трехзвездочный, глядя на меня теперь уже по-настоящему враждебно и зло.

– Понимаете, я его в общежитии оставил. Я завтра могу принести…

– Так… Пройдемте до выяснения.

– Он же студенческий показал! Чего вам еще надо?

– Паспорт нужен, – вдруг подал голос один из штатских, стоявший в отбрасываемой лампой тени. – Паспорт, – добавил он лукаво и зачем-то с ударением на последний слог.

– Да где я вам его сейчас-то возьму?

– Вот именно – где. Пройдемте, гражданин.

– А если я не пойду?

– Привод оформим, – обрадовался трехзвездочный.

– Возьмите лучше меня. И грибы возьмите, – высказался опять дядя Коля. – Это же поганки маринованные. Для вас – самое то, что надо!

– Да их тут целое гнездо. Вызывай «канарейку», Семенов! А вы… Вы тоже пройдемте с нами, гражданин, – кивнул трехзвездочный дяде Коле.

Дядя Коля был на седьмом небе от счастья. Восторг от предстоящей борьбы с репрессивными органами был прямо-таки написан на его лице метровыми матерными буквами.

Но мне вся эта история почему-то нравилась не слишком.

– Вещи ваши? – показал пальцем на стол все это время остававшийся в тени человек в светлом плаще и в светлых брюках.

– Здесь все вещи – мои!

Я и не знал, что О-Ё-Ёй может вести себя так решительно и сурово. По ней нельзя было этого сказать, если исходить, конечно, из тех моментов, когда она гладила меня по щеке или в шутку дергала за нижнюю губу.

О-Ё-Ёй тут же подхватила со стола мой рыжий портфель. В портфеле, кроме двух кусков грушевого дерева, хранилось по одному экземпляру «Правой кисти», «Лебединого стана» и «Роковых яиц». О-Ё-Ёй кинула портфель на разложенный и занимавший ровно три четверти комнатенки диван.

Затем на тот же диван полетели: скалка, бутылка в торбочке, собственная ойёёевская скрипка в красном детском футляре, а также целый комок каких-то салфеток и фартуков.

Гору эту никто разгребать не стал.

Трехзвездочный криво ухмыльнулся. По-моему, поведение О-Ё-Ёй ему понравилось.