Romanipen (СИ)

— И ваши отступили, к Москау идут, — непонимающе произнес Антуан.

— Зачем? Отбились же! — возмутился Петя.

— Не знаю, говорю ведь…

Петя приставал еще, потом плюнул, как понял, что толку нет. Стал к разговорам вокруг прислушиваться, но каждый свое доказывал: у одного костра орали, что на самом деле победили, но Наполеон войска сберечь решил, у другого — что разгром полный. И кому верить?..

Французы, уверенные наглые захватчики, были теперь в смятении. Ходили растерянные, напуганные: как же так, непобедимая армия — отступила!..

Петя много узнал из разговоров. А однажды такое услышал, после чего снова сны жуткие сниться стали.

Ближе к ночи над кострами слышались страшные рассказы. Солдаты распаляли друг друга, ухмылялись, в который раз пересказывая военные истории про крестьянскую жестокость — как пленных вешали и сжигали. Это больше для юнцов говорилось —  весело, с задором, — чтоб не боялись потом в бою.

— Друг рассказал из другого полка, не изволите послушать?

— Давайте же, вы занятно говорите.

— У них в пленных дворянин русский был, уж простите великодушно, фамилию не упомню. Служащий, не военный — и зачем ему вздумалось из столицы сюда ехать? Говорил, в поместье ему нужно было. Что-то про жену сына своего, будто увезти ее хотел.

— Почему «хотел»? Что же случилось с ним?

— В этом и история. Убили его, да жутко так…

— Как же? Не томите!

— Дайте же с мыслями собраться, господа… Знаете, какие пейзане здешние страшные — черные, обросшие, ну будто как звери. А вот один такой там же в плену вовсе медведь был.

— Да что же вы про медведей, как же дворянин?

— Я и рассказываю. Дворянина того придушенным нашли. А рядом тот «медведь» сидел — говорят, глаза мутные, хохотал как безумный, жуть берет… К нему подойти боялись, так застрелили…

— Страсти какие-то рассказываете. Разве бывает, чтобы раб на своего господина руку поднял? Уж точно, сумасшедший это был. А друг ваш…

— Друг мой за каждое слово поручиться может, он человек честный. Не верите? А я вот и фамилию того дворянина вспомнил…

Неправильно сказал, запнулся, но понятно было — Зуров. Да Петя и так догадался.

Отомстил-таки Кондрат, хоть и не ножом, как хотел, а голыми руками. А барин старый —  значит, поехал в именье Анну Сергеевну увозить, как война туда добралась. И не доехал, конечно, он чиновник ведь был, а не военный, тут же в плен попал…

Петю замутило, в глазах потемнело, как представил — придушенного. И его война не пощадила. Аукнулся молодецкий грех, когда взял крестьянку в любовницы из-под венца, а жениха ее сослать не догадался, оставил.

А если и Алексея Николаевича нет уже? Под Бородино он точно сражался, там вся армия собралась. Вдруг убили там или раньше еще?..

Однажды Антуан долго молчал, сидя рядом с ним. Он вообще такой был — слова лишнего не скажет, не перебьет, голоса не повысит. И какой же солдат из него?..

Петя знал теперь, что и среди французов добрые есть. Раньше-то понимал, что они тоже люди, но все одно ненавидел. А теперь спокойно смотрел на них, а с Антуаном и вовсе хорошо было.

— Пьер, — несмело обратился к нему француз.

Петя поднял глаза на него. Антуан вдруг подсел ближе и мягко взял его за руку.

— Ты очень храбрый юноша, Пьер, — он сжал его пальцы и, взволнованно вздохнув, продолжил: — Понятно, как ты тяготишься здесь, в плену, и без моей заботы ты с радостью обошелся бы. Я ведь враг, мне приходится сражаться в твоей стране… Но знай: ты всегда можешь рассчитывать на мою искреннюю и верную дружбу.

Пете было неловко слушать. Редко он такое видел в жизни. Плохого насмотрелся, а хорошего — много и не вспомнишь. А уж бескорыстие и вовсе в диковинку было.

А стыдно как стало! Антуан обращался с ним как с равным, с дворянином — а он обманывал. С другими-то это оправданно было, приходилось изворачиваться, слова неосторожного не сболтнуть — а с ним забывалось даже, что он враг.

— Спасибо, — тихо ответил он.

Антуан наклонился к нему. И вдруг коснулся губами уголка его рта — даже поцелуем назвать нельзя. Несмело, осторожно — по-дружески. Петя знал, что это принято у дворян, вроде того, как на брудершафт пить. Да и не было у Антуана в мыслях ничего другого, он заметил бы непременно.  Так что не заволновался, только смутился немного.

— Но об одном не проси, — француз снова пожал его руку. — Ты ведь понимаешь, у меня приказ, а ты пленный… Я очень хотел бы, чтобы ты на свободе оказался, но…

— Я и не прошу, — Петя кивнул; конечно, он знал про приказ. — Да и идти мне все равно некуда.

Он встал, вывернув руку. Антуан тоже поднялся, несмело шагнул к нему.

— Прости, я не хотел тебе напоминать…

— Нет, ничего, — Петя улыбнулся. — Пойдем подальше, здесь услышать могут. Мне нужно очень важное сказать.

Он признаться решил. Страшно было, жутко: вдруг Антуан не поймет? Но теперь стыдно стало скрывать, да и ведь предложил он дружбу, значит, должен простить обман.