Романовы

Мы подчинились. Харитонов вынес Алексея на свежий воздух и посадил на качели. Я повязала бритую голову шарфом, нервничая из-за того, что Заш меня увидит. В эти несколько дней именно он чаще всего дежурил снаружи. Мама поднялась из коляски, бледная, прижав руку к голове. Мы устроили ее в тени, чтобы жара не усугубляла ее боль.

Я хотела пойти к ней, но с тех пор как раскрылся секрет о Распутине, она от меня отдалилась.

Авдеев выстроил нас в шеренгу, снова чопорный комендант, теперь уже в присутствии своих солдат.

– Вы останетесь снаружи под пристальным надзором, пока вас не позовут. Комиссия по рассмотрению вопроса об окнах в доме специального назначения находится здесь для осмотра помещений.

Папа отвесил поклон.

– Спасибо. Дайте нам знать, как мы можем помочь.

Осматривают окна – чтобы убедиться, насколько те надежны? Попало ли письмо Белой армии в руки Авдеева? Наверное, нет. Он сказал что-то про хорошие новости для нас.

Мы не видели членов комиссии, но оставались на улице до самого обеда. Я даже могла бы его пропустить. Мы смеялись и играли в догонялки с собаками. С каждой частицей солнца я наполнялась энергией, гораздо более ценной, чем еда, – надеждой, светом, чувством свободы.

Кое-кто из охранников присоединился к веселью, хотя большинство оставалось на своих постах. Заш и Иван патрулировали сад. Я старалась не приближаться к ним, чуть плотнее затягивая на голове шарф.

Мария же, казалось, преодолела свое смущение. Она захлопала ресницами, глядя на Ивана и Заша.

– Вы не покатаете нас на качелях?

Прежде чем они успели ответить, она схватила меня за руку и повлекла за собой. Стук сердца опережал движение ног, когда я мчалась к качелям. К Зашу.

Мы с Марией сели рядом, соприкоснувшись локтями. Иван подтолкнул нас. Заш стоял у ствола дерева, скрестив руки на груди, и наблюдал. Я взглянула на него, когда мы качнулись. Что он теперь видит во мне? Но, главное, почему меня это волнует?

Его лицо ничего не выражало. Он словно врос в землю, подобно дереву, – истинный большевик. С каждым полетом вперед и назад я улыбалась все шире. Он все такой же мужественный. Чем более серьезным он выглядел, тем смешнее мне становилось. Вскоре я захихикала, и Мария подхватила мой смех. Заш не сдавался, хотя его глаза, казалось, сверкали как у папы, когда он прятал усмешку под усами.

На следующем взлете вперед Мария отпустила мою руку и с визгом соскользнула с качелей прямо в объятия Ивана. О, какой прозрачный флирт! Я округлила бы глаза, но ее отсутствие лишило меня точки опоры с правой стороны и заставило потерять равновесие.

Качели несли меня вверх, инерция заставляла нащупывать свободной рукой вторую веревку. Я не позволю своим ногам подняться выше головы, как это сделала Мария. Ни один солдат не имеет права видеть мое нижнее белье.

Но гравитация и инерция были против меня. Я коснулась веревки кончиками пальцев, но не смогла за нее уцепиться. Соскользнула, потеряв равновесие, выдыхая свою гордость и принимая тот факт, что будет больно.

Но боли не было. Хруста тоже. И твердой земли под головой.

Вместо этого я ощутила сильные руки, подхватившие меня. Не папины – их прикосновение я знала. Как только поняла, кому они принадлежат, в животе будто затрепетали крыльями бабочки.

Заш.

Я почти сползла с качелей и висела на них; подтянуться обратно не получалось, но и до земли было не достать. Поэтому мои предательские пальцы вцепились в лацкан формы Заша. Так неловко!

Заш снял меня с качелей и поставил на ноги. Шарф соскользнул с моей головы, обнажив лысину. Я тут же отпустила солдата и потянулась за шарфом, но Заш опередил меня. Моя рука замерла между нами в ожидании. Меня охватила дрожь.

Он не сразу отдал мне шарф.

– Вы же знаете, вам это ни к чему.

Я никогда не умела принимать комплименты, но внутри потеплело. Я выдернула ткань из его руки, и наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Затем я снова натянула шарф на голову и попыталась вернуть себе самообладание.

– Нужно, если я не хочу, чтобы моя голова превратилась в спелый помидор!

– Вы ничем не рискуете, если учесть, как часто носите шарф – и внутри, и снаружи.

Я наконец-то посмотрела ему в лицо. На его губах появилась самая близкая к улыбке ухмылка из всех, что я видела со времен спектакля о Чугуотерах.

– Вы знаете, о чем я, – шепнул он.

Я едва дышала, и вовсе не из-за качелей. Меня переполняли эмоции, как пчелы – улей. Он флиртует! И мне это нравится – да я просто жажду этого. Опасность, опасность, опасность, жужжали пчелы, пытаясь меня удержать.

Разве они не знают, что я наслаждаюсь острыми ощущениями от опасности?

Я тихонько кашлянула и остановила ленивое покачивание качелей, схватившись за веревку.

– Спасибо… Заш, – затем, пока ему не пришло в голову, что это благодарность за комплимент, добавила, – за то, что поймали меня.

Он подмигнул.

В тот момент я ничего более не видела. Снова, и снова, и снова, и с каждым мысленным повторением сердце подпрыгивало, как в момент падения с качелей.