– Его потеря, – взмахнул рукой папа. – Наконец, еще одна свадьба свела нас в Кобурге, и я понял, что, если не завоюю ее, другого шанса не будет. Поэтому признался в вечной любви самым романтичным образом, какой только смог вообразить…
– Насколько я помню, ты умолял меня сквозь слезы, – прощебетала мама.
– …самым
– Я сказала: «Очень хорошо. В любом случае, за кого же еще мне выходить замуж?».
– Да, ты так и ответила. Но все, что я услышал, было ясное «да».
Он поцеловал ее в губы.
– Тебе не за кого было выходить замуж, потому что всем остальным принцам ты отказала.
Нас прервал стук в дверь. Такой легкий, что мог послышаться, но все замерли. Авдеев никогда не стучал – он входил. Стук не повторился, но ручка медленно повернулась, и дверь осторожно открылась.
Сначала мы увидели нос, а потом каштановые волосы. Иван. При виде нас его веснушчатое лицо расплылось в широкой улыбке.
– Я слышал, у вас сегодня день рождения.
Мария порозовела, как гранат. Ее рука нащупала мою среди складок платьев, и я сжала ее пальцы. Иван не стал дожидаться приглашения. Он вошел в комнату, держа перед собой крошечный украшенный узорами шоколадный торт.
Мы ахнули. Торт.
Иван оглянулся назад в коридор. Затем вошел и поставил торт на стол. Он встретил взгляд Марии и сам слегка покраснел.
– С днем рождения, великая княжна Мария.
Другой рукой он передал корзину с едой от сестер. Вышел, слегка поклонившись, и мы в едином порыве изумления повернулись к Марии. Приоткрыв рот и округлив глаза, она медленно приблизилась к торту.
– Там записка, – прошептала она, поднимая с торта маленький обрывок бумаги. – «Пусть этот торт будет сладким, прекрасным и неожиданным… как и вы для меня».
Мое сердце растаяло вместе с тонкой глазурью, стекающей по торту. И я решила больше никогда не ругать ее за общение с этим юношей. Мы обняли ее, а затем разделили маленькое угощение. Я не знала, купил ли он торт, испек или подкупил кого-то, но на вкус сладость напоминала облака и мечты.
– Настя, отнеси эту корзинку Харитонову, – многозначительно сказал папа.
Я кивнула и подчинилась. Пока шла до маленькой кухни, успела обнаружить письмо от офицера Белой армии. Развернула и быстро пробежала по строчкам. Достаточно, чтобы получить представление о его содержании. В этот раз у нас не просили никакой информации.
В
14
– Я могла бы спланировать побег и получше, – прошипела я папе.
– Даже Джой могла бы придумать план получше, – проворчал Алексей. Спаниель фыркнул, будто соглашаясь.
В письме говорилось, что нам следовало ждать сигнала ночью. Как только он – кто бы это ни был – придет, мы должны забаррикадировать дверь мебелью, а затем вылезти из единственного открытого окна, используя веревку. Которую еще предстоит сделать.
Я не представляла, как маме или Алексею хватит сил спуститься по самодельной веревке в темноте. А что насчет ночных дозорных, которые без устали охраняют наши окна? Что с охранниками, патрулирующими пространство между заборами? А те пулеметы на первом этаже, следящие за окрестностями, с тех пор как стало известно о приближении Белой армии?
– Мы рассказали им обо всех возможных опасностях, – сказал папа. – Этот офицер и его люди не хотят умирать. Они продумают все до мелочей. – Но уверенности в его голосе не чувствовалось.
В ту ночь мы все ждали, полностью одетые, устроившись так, чтобы нас не увидели в окна. Мы с сестрами связали простыни в веревку с множеством узлов, за которые можно было держаться. Напряжение, вызванное слабым планом спасения, приглушило радость Марии по поводу дня рождения.
Мы сидели близко друг к другу, и большую часть времени она перечитывала записку от Ивана.
– Мне нужно ему сказать. Я не могу сбежать без него. Не могу, Настя.
Я не знала, что ответить. Все происходило слишком стремительно.
– Скорее всего, нас спасут не сегодня. Еще слишком рано. Они подождут до завтрашнего вечера.
– Думаешь?
Нет. Я не могла читать мысли этого офицера. Не доверяла его планам. Все это слишком непредсказуемо. Целый день я потратила на то, чтобы израсходовать последние чернила Заша и заполнить пустую жестянку из-под масла четырьмя заклинаниями облегчения. Как только услышим сигнал, я наложу заклинание на колено Алексея, и мы убежим.
Но я пребывала в смятении. Матрешка оставалась наглухо запечатанной, и офицер Белой армии с каждой минутой терял мое уважение. В его плане почти не было деталей. Он подвергал наши жизни опасности.
И жизни большевиков, которых мы полюбили.