Романовы

Настоящего же государя подданные уже могли воспринимать как «нашего брата мужичьего сына», ведь он был избран ими самими. Обыватели «лаяли царя», шутили: «Я де буду над вами, мужиками, царь», — или предавались «бесовскому мечтанью»: «...он, Степанка, переставит избу свою и сени у ней сделает, и ему, Степанку, быть на царстве». Более знатные могли в запальчивости высказать желание «верстаться» (мериться знатностью) с Михаилом Романовым — «старцевым сыном», а самого государева отца объявлять «вором», которого нужно «избыть». Вместе с «природными» монархами в период Смуты исчезла и другая опора прежней традиции — «великие роды». Первых Романовых окружала новая дворцовая знать, обязанная своим положением исключительно близости к династии и её милостям.

Новая династия не могла править без содействия «земли» и её представителей. Во время Смуты Земский собор при ополчении превратился в постоянно действующий орган и решал многие вопросы внешней и внутренней политики. После 1613 года соборы уже выступали в качестве совещательного органа при верховной власти — обычно в ситуациях, когда правительство намечало крупные внешнеполитические акции или нуждалось в чрезвычайных налоговых поступлениях.

Так, в 1614—1618 и 1632—1634 годах принимались решения о взыскании дополнительных налогов; собор 1621 года решал вопрос о войне с Польшей; в 1639-м депутаты обсуждали насилия над русскими посланниками в Крыму, в 1642-м — думали, воевать ли с турками из-за захваченного донскими казаками Азова.

Основа войска — дворяне-помещики — в середине XVI века имели в среднем по 20—25 крестьянских дворов, а после Смуты — только по пять-шесть. В отсутствие владельца крестьяне нередко бежали; у бедных помещиков их сманивали «сильные люди» из числа знати. Вернуть таких беглецов находившимся в походах дворянам было почти невозможно. «Крестьян ни единого человека, служить невмочь», — слёзно жаловались в челобитных служилые, являвшиеся на смотры «бес-конны и безодежны, в лаптях», пахавшие землю «своими руками» и нёсшие безусловную и бессрочную службу.

Нуждаясь в боеспособном войске, правительство Михаила Фёдоровича уже в 1613 году возобновило сыск беглых крестьян по просьбам их владельцев; в 1619—1620 годах прошли массовые раздачи дворцовых и казённых земель в центре страны. Но пятилетний срок сыска не устраивал служилых людей: за это время вернуть беглых было трудно, а из вотчин «сильных людей» — практически невозможно. Не раз приходилось помещикам мотивировать неявку на службу: «Бежали людишка мои, поехал за людишками гонять».

В 1630-х годах царю не раз подавались коллективные дворянские челобитные с жалобами на то, что их крестьяне «выходят за московских сильных людей, и за всяких чинов, и за власти, и за монастыри», а те «волочат нас московскою волокитою, надеясь на твои государевы годы, на пять лет». Служилые люди просили об отмене «урочных лет». Но правительство на это не шло — и не только из желания защитить интересы крупных землевладельцев, к которым в основном и бежали крестьяне. Власти закрывали глаза на происхождение призываемых на государеву службу в стрельцы, казаки, пушкари. Только в 1641 году срок сыска крестьян был продлён до десяти лет.

Не служившие «тянули тягло» — платили налоги и исполняли повинности. Неплательщиков обычно ставили «на правёж», то есть ежедневно били палками по ногам перед приказной избой, затем отпускали; с утра операция повторялась до тех пор, пока деньги не вносились. Воеводы той эпохи отчитывались царю: «Правил на них твои государевы доходы нещадно, побивал насмерть...» Отчаянно нуждавшееся в деньгах правительство помимо основных поземельных налогов часто прибегало к чрезвычайным и очень тяжёлым сборам «пятой» или «десятой деньги» — в таких случаях обыватели должны были отдать государству соответствующую часть движимого имущества в денежном исчислении.