Романовы

Алексей Михайлович умел держать себя величественно — в соответствии с московским придворным обычаем. В январе 1665 года он предстал перед послами нидерландских Генеральных штатов:

«Царь сидел почти в углу зала на небольшом троне, к которому ведут три посеребрённые четырёхугольные ступеньки. Прежде ступеньки были большие и круглые, на них становились, подходя к царской руке, но теперь царь слишком великий, чтобы кто-нибудь мог так близко подходить к нему... На нём был, по их обычаю, кафтан, а сверху другой с рукавами, всё жесткое от золота и драгоценных камней, и жёлтые кожаные сапожки. На всех пальцах, кроме большого и среднего, были великолепные кольца с бриллиантами, рубинами и другими камнями. На голове была шапка, из какого материала, я не мог разглядеть, так как всю её покрывали жемчуга и драгоценности; в руке он держал палочку (скипетр. — И. К.)...

По фигуре царь очень полный, так что он даже занял весь трон и сидел будто втиснутый в него. Трон и по виду, и по размеру был похож на исповедальню. Царь не шевелился, как бы перед ним ни кланялись; он даже не поводил своими ясными очами и тем более не отвечал на приветствия. У него красивая внешность, очень белое лицо, носит большую круглую бороду; волосы его чёрные или, скорее, каштановые, руки очень грубые, пухловатые и толстые».

На торжественной церемонии государь подчёркнуто сохранял достоинство — сам не произносил ни слова, обращаясь к «люторам» через думного дьяка; к присланной грамоте лишь прикоснулся (её принял тот же дьяк) — но всё-таки, не удержавшись, фыркнул от смеха, когда переводчик не сумел выговорить титул прибывшего посла.

Таким же олицетворением власти он представал и перед своими подданными. «Царь был в золотой короне, наверху которой — крест из бриллиантов. Вокруг шеи — воротник сплошь из драгоценных камней, полагаю, в 60 тысяч рублей; говорят, что его мантия из золотой парчи весит два пуда, т. е. 80 фунтов. В правой руке он держал скипетр, не менее ценный. Под звуки пения он поднялся на помост, покрытый коврами», — описал Алексея Михайловича разглядевший его в Вербное воскресенье того же года выпускник Лейденского университета, дворянин, член посольства Генеральных штатов, будущий бургомистр Амстердама и друг Петра 1 Николаас Витсен.

Царь искренне и глубоко верил в своё предназначение — быть милостивым и справедливым отцом-самодержцем, поборником православия. От всех подданных Алексей Михайлович требовал выполнения определённых «чином» (социальным статусом) обязанностей, беспрекословной «службы» «со всяким сердцем». «И мы вас не покинем, мы тебе и с детьми и со внучаты по Бозе родители, аще пребудете в заповедех Господних, и всем беспомощным и бедным по Бозе помощники; на то нас Бог уставил, чтобы беспомощным помогать», — писал он 21 ноября 1653 года боярину князю Никите Ивановичу Одоевскому.

Таким же он старался быть и наедине с собой. «Часто с самою искреннею набожностию бывает в церквах за священными службами; нередко и ночью, по примеру Давида, вставши с постели и простершись на полу, продолжает до самого рассвета свои молитвы к Богу о помиловании или о заступлении, либо в похвалу ему. И что особенно странно, при его величайшей власти над народом, приученным его господами к полному рабству, он никогда не покушался ни на чьё состояние, ни на жизнь, ни на честь. Потому что хоть он иногда и предаётся гневу, как и все замечательные люди, одарённые живостью чувства, однако ж никогда не позволяет себе увлекаться дальше пинков и тузов», — отметил благочестие царя строгий католик барон Августин фон Мейерберг, посланник австрийского императора Леопольда.

«Ежегодно в Великую пятницу он посещает ночью все тюрьмы, разговаривает с колодниками, выкупает некоторых, посаженных за долги, и по произволу прощает нескольких преступников» — таким запомнился царь его врачу англичанину Самюэлю Коллинсу. Медик также отметил набожность государя: «Он всегда во время богослужения бывает в церкви, когда здоров, а когда болен, служение происходит в его комнате; в пост он посещает всенощные, стоит по пяти или шести часов сряду, кладёт иногда по тысяче земных поклонов, а в большие праздники по полутора тысяч. Великим постом он обедает только по три раза в неделю, а именно в четверг, субботу и воскресенье, в остальные же дни ест по куску чёрного хлеба с солью, по солёному грибу или огурцу и пьёт по стакану полпива. Рыбу он ест только два раза в Великий пост и соблюдает все семь недель поста, кроме Масленицы или недели очищения, когда позволено есть яйца и молоко. Кроме постов, он ничего мясного не ест по понедельникам, средам и пятницам; одним словом, ни один монах не превзойдёт его в строгости постничества».